— Что с тобой? — Голос Веяна раздался неожиданно. — Да что здесь произошло, Белка?
— Ничего особенного. Просто Децим и Терент решили заглянуть на огонек. Больно… Очень больно… У меня, кажется, почки оторвались.
— Я сейчас. — Веян вышел и через минуту вернулся с лампой. — Показывай.
— Они били меня по пяткам.
— Фью! Да тут черно, как у Аида между ребрами.
— Совсем плохо?
— Бывает и хуже. Цетегу говорить будешь?
— Нет, конечно. Эти двое в худшем случае отделаются карцером, а мне тогда — позор.
— Тоже верно. На это и был расчет. А ты в следующий раз знай, как выпарывать на глазах у всего честного общества сразу двух гладиаторов-аукторатов, да еще патрицианского происхождения!
— Хороший праздник получился верно, Летучая Мышь?
— Ничего, малыш. Пару недель ты, конечно, поваляешься. Главное: кости целы. Что скажешь ланисте?
— Скажу, что неудачно выполнил прыжок с лестницы. А потом…
— Только не думай сейчас о мести. Мстить нужно либо с холодной головой, либо довериться высшим силам.
— А как ты бы поступил?
— Я бы сел на берегу реки и подождал, когда мимо меня проплывут трупы моих врагов.
— Так уж сами и проплывут!
— У тебя же есть я, Ивор!
— Тебе незачем впутываться в это дело. Я сам разберусь.
— А я и не буду. Все решится само собой.
— Веян?
— Ну.
— Я не знаю. Как-то неловко сказать.
— Да, говори.
— Мне сдается, что ужин был непривычно плотным для меня.
— Все понял. В друге нет ничего недостойного. Однажды я упал с лошади и повредил ноги. Все бы ничего, но справлять серьезную нужду я не мог представить как. Не ходить же под себя молодому парню?! Но у меня был друг. Он-то и решил мою проблему. Давай, Белка, карабкайся мне на спину.
Веян поставил спину, и я, стараясь не касаться больными ступнями предметов, на руках влез на друга. Он подхватил мои ноги под коленями и понес к выходу из казармы.
— Штаны снимай сам, бездельник. У меня руки заняты.
— Я это сделаю одной рукой, и то левой. Правой лучше держаться за твою шею.
— У, негодяй. А ты знаешь, что в латринах[34] всегда решались мировые проблемы? Например, христианские философы именно там любили порассуждать на свои темы. Я лично ни ногтя не понимаю во всем этом.
— Они предпочитали изящные гемициклы[35], где сиденья отделены друг от друга резными подлокотниками в форме дельфинов. И еще там было отопление и отделка из белого мрамора.
— Ты-то откуда знаешь, философ северный?
— Скажу тебе по секрету, неотесанная сарматская задница, я люблю читать книги.
— Что ж, ври дальше. Послушаю с удовольствием!
— О, три ниши над сиденьями посвящались приносящей счастье богине Фортуне в окружении Эскулапа и Вакха, а по диаметру помещения, напротив гемицикла, успокоительно выстроились бюсты семи мудрецов Греции — последние уж наверняка очищают кишечник и мочевой пузырь с философской и регулярной невозмутимостью. К зданию примыкает раздевалка, охраняемая двумя общественными рабами: один постоянно свободен и может сбегать для вас за каким-нибудь питьем или лакомством в ближайшую таверну, а второй помогает надеть плащ или поправить складки тоги.
— Насчет рабов — мне понравилось. А не сказано ли чего про то, как надо носить на себе засранцев?
— Так я продолжу?
— Валяй.
— Под полукругом снабженных дырой сидений постоянно бежит сильный поток воды, дабы унести все лишнее в сток, а в продолжение каждой дыры горизонтально вставлена ось, позволяющая аккуратно маневрировать африканской или греческой губкой на ручке.
— Клянусь, я бы там остался жить.
— У подножия сидений сзади по желобу течет более скромный ручеек, где ополаскиваются губки.
— И отопление, значит, имеется?
— Посредине заведения в раковине булькает струя воды для омовения рук.
— Ну и ну! Ты превзошел в познаниях своего учителя.
— Латрины действительно служили элегантным местом встреч для серьезных людей.
— Интересно, мужские и женские одинаковы?
— О-хо! Латрины в Риме всегда были общими. Это здесь все кувырком. Но женщины редко отваживались посещать уличные заведения. А поскольку они также не могут мочиться в амфоры и бочки, свободно расставленные повсюду, то приучились к вынужденному воздержанию. А вот гомосексуалистам в подобных заведениях просто любо-дорого!
— Лучше о женщинах, Ивор. Я эти рваные задницы терпеть не могу.
— Мы уже, кажется, пришли. Я обязательно продолжу культурный экскурс в следующий раз.
— Чего-чего, а пару недель тебе придется напрягать память и рассказывать своему другу на досуге обо всем прочитанном и услышанном. Кстати, хочу заметить: в гладиаторских латринах нет того, чего ты с таким чувством описывал. У нас, понимаете ли, — вариант на корточках. А это для тебя никак не возможно. Поэтому, дружище, придется тебе испражняться на весу, держась за мою шею. Но хочу сразу предупредить: если обгадишь мои калиги, стоить тебе подобная выходка будет недешево. Насчет маневрирования губкой — тоже постарайся обойтись без моей помощи. Ну, желаю приятного и достойного облегчения!
Не стану вдаваться в подробности интимного процесса моего организма. Скажу лишь, это было очень не просто. Но шутки шутками, а Веян проявил себя в тот вечер больше чем друг. С одной стороны, в моем сердце жила глухая ненависть по отношению к Дециму и Теренту, а с другой — если бы не они, то я бы никогда не узнал о широте Веяна. Две недели я провел в каморке. Сармат приносил еду, подбадривал, пересыпая смешными историями из гладиаторских будней. А вечером выносил меня на прогулку, если можно так выразиться. И все бы ничего, но Цетег, многоопытный Цетег, не поверил ни единому моему слову. Раз в день, обычно по утрам, он приходил в казарму и, стоя на пороге каморки, с минуту напряженно щурился на мои покалеченные ноги. Но рассказать ему, как все было, я не мог: это выглядело бы слюнявой жалобой. Более того, если бы я указал на своих обидчиков, то в первую очередь пострадал бы сам от ланисты, а потом уж люди, посмевшие поднять руку на имущество хозяина. Лишь однажды Цетег сказал: «Умей прощать, мальчик, но никогда не забывай о боли. Чаще всего повторно страдает не тот, кто заслужил, а тот, чья память оказалась слишком коротка».
Хорошо сказано: «Выход знаешь». Территорию особняка наверняка охраняют несколько здоровенных псов. Но делать нечего — не возвращаться же через столовую, где веселился круг друзей Авла Магерия. Эх, Фаустина, Фаустина… Да чего это, собственно, я боюсь? Каких таких собак? Завтра я нужен им. Или совсем забыл? Ага! Так и позволит расчетливая патрицианка своим псам порвать такую дорогую игрушку.
