Найджел в восторге горячо пожал своему пленнику руку, но сэр Ноулз покачал головой.
— Так дело делается разве что в песнях менестрелей, — возразил он. — Я не могу позволить, чтобы ваши в Эвране узнали, сколько нас тут и каковы ваши намерения. Я пришел в эту страну, чтобы бороться с врагом короля, а не играть в странствующих рыцарей. Кто еще хочет что-нибудь сказать?
Перси указал на отдаленную башенку, стоявшую поодаль на небольшом холмике. На ней также развевался флаг с кровавой головой.
— Вот этот замок поменьше, не так неприступен, и в нем не может быть больше пятидесяти человек. Я думаю, его построили для того, чтобы никто не мог занять позицию выше большого замка и обстреливать его сверху. Почему бы нам не бросить на него все силы — ведь взять его намного легче, чем большой?
Но молодой полководец опять покачал головой.
— Даже если я возьму его, — ответил он, — я нисколько не приближусь к цели, да и для освобождения лучников это ничего не даст. Заплатить за него придется двумя десятками людей, а что я от этого выиграю? Будь у меня бомбарды, их можно было бы установить вон там, на холме, но их нет, так что разговаривать не о чем.
— Может быть у них мало пищи или воды, тогда им придется выйти из крепости и принять бой.
— Я расспрашивал крестьян, — ответил Ноулз, — они все считают, что в замке бьет источник и еды там запасено довольно. Нет, господа, у нас только один путь — штурм, а сделать это можно лишь через ворота. Скоро у нас будет достаточно фашин, мы побросаем их в ров и перейдем на ту сторону. Я приказал срубить на холме сосну и очистить ее от ветвей — тогда у нас будет чем проломить ворота. А там что еще случилось? Почему они бегут к замку?
Солдаты в лагере зашумели и толпой бросились к стенам крепости. Рыцари и оруженосцы поскакали вслед за ними и, когда оказались в виду главных ворот, сразу поняли причину беспорядка. На башне над воротами стояли три человека в одеждах английских лучников; руки у них были связаны за спиной, а на шею надеты веревки. Товарищи толпились под ними и громко кричали по мере того, как узнавали каждого.
— Это Эмброуз, — крикнул кто-то, — Эмброуз из Ингелтона!
— Да, да, вон тот, у кого светлые волосы. А другой, тот, с бородой — это Локвуд из Скиптона. Вот горе-то для жены! У нее, бедной, лавочка возле мостового укрепления в Риббле! А кто же третий?
— Это малыш Джонни Олспей, он самый младший в отряде! — воскликнул старый Уот, и по щекам его потекли слезы. — Ведь это я увел его из дому. Ой, лихо мне! Будь проклят тот день, когда я сманил его от матери, чтобы он пропал на чужбине!
Вдруг раздались переливы трубы, и подъемный мост опустился. К нему подъехал осанистый человек в выцветшем плаще герольда. Он настороженно остановился на дальнем конце и прокричал гулким, как барабанный бой, голосом:
— Я желаю говорить с вашим начальником!
Ноулз выехал вперед.
— Вы даете слово рыцаря, что если я подъеду к вам, то буду в полной безопасности и меня примут со всей учтивостью, как и подобает герольду?
Ноулз наклонил голову.
Всадник медленно и величественно приблизился к нему.
— Я посланец и вассал, — начал он, — высокородного барона Оливье де Сент-Ивона, владетеля замка Ла Броиньер. Он повелел мне сказать вам, что, если вы пойдете дальше своей дорогой и не станете больше ему докучать, он, со своей стороны, обязуется больше не нападать на вас. А что до людей, которых он захватил, он берет их к себе на почетную службу, потому что ему нужны стрелки с большими луками, а он наслышан об их мастерстве. Но если вы станете ему препятствовать или разгневаете его, оставшись возле замка, он предупреждает, что повесит этих троих над воротами и каждое утро будет вешать еще по три человека, пока не казнит всех. В этом он поклялся на кресте Господнем, а раз он так сказал, он так и сделает даже ценой спасения своей души.
Роберт Ноулз мрачно взглянул на посланца.
— Возблагодари святых, что я дал тебе слово, — процедил он, — не то я сорвал бы этот заемный кафтан у тебя со спины, а в придачу и шкуру с костей — вот тогда бы твой хозяин и получил настоящий ответ на свои требования. Передай ему, что я беру его и всех в замке в заложники за жизнь моих людей, а если он осмелится что-нибудь им сделать, повешу всех вас вместе на его собственных стенах. Ступай, да побыстрее, а то терпенье мое кончится.
В серых холодных глазах Ноулза, да и в тоне, каким он произнес последние слова, было нечто такое, что заставило величественного посланца удалиться куда быстрее, чем он прибыл. Как только он исчез под мрачной аркой ворот, заскрипел и заскрежетал мост — его снова подняли.
Через несколько минут на стене над воротами появился человек с косматой бородой; он подошел к приговоренным лучникам и, схватив за плечи первого, столкнул его со стены. Стрелок с отчаянным криком полетел вниз, а из груди его товарищей, стоявших внизу, вырвался глубокий стон, когда они увидели, как после стремительного падения он снова взлетел до половины стены вверх, а потом, подергавшись, как детская игрушка, стал медленно раскачиваться взад и вперед, обмякший, с переломленной шеей.
Палач обернулся и в насмешку низко поклонился зрителям внизу. Живя в стране хилых лучников, он еще не знал, как сильно и метко бьют английские луки. Полдюжины человек, а среди них и старый Уот, подбежали к самой стене. Они не успели спасти товарищей, но, по крайней мере, сумели сразу же отомстить за их смерть. Палач уже готовился столкнуть второго узника, но тут голову ему пробила стрела, и он замертво повалился на камни. Однако, падая, он все же успел сделать роковое движение, и второй коричневый стрелок закачался рядом с первым на темной стене замка.
Теперь на стене оставался только совсем юный Джонни Олспей. Перед ним зияла пропасть, позади слышались голоса тех, кто столкнет его туда, и он весь трясся от страха. Но пока никто больше не решался подставить себя под смертоносные английские стрелы. Наконец какой-то человек, согнувшись, выбежал из укрытия и побежал вперед, держа перед собой как щит тело молодого лучника.
— Прыгай в сторону, Джон, в сторону! — закричали снизу.
Лучник отпрыгнул, насколько позволяла веревка, и при этом она скользнула у него по лицу почти до глаз. Мимо него пролетели три стрелы, две из них вонзились в палача. Он упал на колени, потом ткнулся лицом в камни. Зрители восторженно заревели: жизнь за жизнь — не так уж плохо.
Однако искусство товарищей дало молодому стрелку лишь небольшую передышку. Над парапетом появился медный шар, потом широкие плечи и, наконец, целиком человек в доспехах. Он подошел к краю стены; на него градом посыпались стрелы, но, не пробив прочной брони, со звоном попадали вниз. Он хрипло расхохотался. Глумясь над лучниками, он похлопал себя по нагруднику: он прекрасно знал, что на таком расстоянии никакая стрела, пущенная рукой смертного, не пройдет через его металлические одежды. Поэтому он спокойно стоял, огромный, дородный Ла-Броиньерский Мясник, и, подняв голову, презрительно смеялся над врагом. Потом медленным, тяжелым шагом направился к жертве, схватил ее за ухо и потащил через парапет, так чтобы веревка натянулась. Увидев, что петля соскользнула на лицо, он попытался ее поправить, но ему мешала латная рукавица. Тогда он снял ее и обнаженной рукой схватил веревку над головой мальчика.
