Новая разведка заняла целый час; за это время Коконнас побывал на всех улицах по соседству с Гревской набережной, на Угольной пристани, на улице Сент-Антуан, на улице Тизон и на улице Клош-Персе, куда, как он думал, мог вернуться его друг. Наконец он сообразил, что есть одно место, где Ла Моль должен пройти непременно, а именно — пропускные ворота Лувра; поэтому он решил пойти к воротам и дожидаться Ла Моля там.
Всего за сто шагов от Лувра, на площади Сен-Жер-мен-Л'Осеруа, Коконнас сбил с ног супружескую чету и уже остановился, чтобы помочь супруге встать на ноги, как вдруг при тусклом свете фонаря, висевшего над подъемным мостом Лувра, увидел бархатный вишневый плащ и белое перо своего друга, который, подобно тени, исчезал под опускной решеткой входных ворот и отвечал часовому, отдавшему ему честь.
Пресловутый вишневый плащ произвел на всех столь глубокое впечатление, что ошибиться было невозможно.
— Черт побери! — воскликнул Коконнас. — Наконец-то он идет домой! Эй! Ла Моль! Эй, дружище! Что за черт? Голос у меня как будто сильный. Почему же он меня не слышит? Но, слава Богу, ноги у меня не слабее голоса, и я его догоню.
С этим намерением Коконнас пустился бежать во все лопатки и через минуту был у Лувра, но старания его были напрасны, и, когда он одной ногой ступил во двор Лувра, вишневый плащ, видимо тоже очень торопившийся, успел скрыться в дверях.
— Эй, Ла Моль! — снова пускаясь в погоню, крикнул Коконнас. — Да погоди же! Это я, Коконнас! Какого черта ты так бежишь? Уж не спасаешься ли ты от кого-то?
В самом деле, вишневый плащ не поднялся, а словно на крыльях взлетел на третий этаж.
— Ах, вот как! Ты не хочешь подождать? — кричал Коконнас. — Ты на меня зол? Ты рассердился на меня? Ну и ступай к черту! А я больше не могу.
Все это Коконнас выкрикивал вслед беглецу, стоя внизу у лестницы, но, отказавшись следовать за беглецом ногами, он продолжал следить за ним глазами на поворотах лестницы, вплоть до того этажа, где находились покои Маргариты. И вдруг оттуда вышла женщина и взяла за руку того, кого преследовал Коконнас.
— Ах, вон оно что! — произнес Коконнас. — Она — вылитая королева Маргарита. Его ждали. Это дело другое: понятно, что он мне не ответил.
Коконнас лег грудью на перила и устремил взгляд в Просвет лестницы.
Тут он увидел, что вишневый плащ после каких-то тихо сказанных ему слов прошел за королевой в ее покои.
— Да, да! Так и есть, — сказал Коконнас, — стало быть, я не ошибся. Бывают случаи, когда нам докучают своим присутствием даже лучшие друзья, и как раз такой случай оказался у моего милого Ла Моля.
Коконнас крадучись поднялся по лестнице и сел на бархатную скамью, протянувшуюся во всю стену лестничной площадки.
— Тогда я не пойду за ним, а подожду здесь… — рассуждал он. — Да, но если, как я думаю, он у королевы Наваррской, — я могу прождать долго… — продолжал он свои рассуждения. — А холодно, черт побери!.. Лучше я подожду его у нас в комнате. Поселись в ней сам черт, Ла Молю все равно не миновать в нее вернуться.
Едва он умолк и встал, чтобы осуществить свое намерение, как над его головой послышались легкие, бодрые шаги, сопровождаемые песенкой, настолько любимой его другом, что Коконнас тотчас же вытянул шею в ту сторону, откуда слышались шаги и песенка. Это был Ла Моль, который спускался с верхнего этажа и который, увидав Коконнаса, запрыгал через четыре ступеньки по маршам лестницы, отделявшим его, от друга, и, наконец, бросился в его объятия.
— Черт побери! Так это ты? — сказал Коконнас. — Ка кой черт и откуда тебя вывел?
— С улицы Клош-Персе?
— Да нет! Я говорю не про тот дом…
— А откуда же?
— От королевы.
— От королевы?
— От королевы Наваррской.
— Я там не был.
— Рассказывай!
— Дорогой Аннибал, ты бредишь! — сказал Ла Моль. — Я иду из нашей комнаты, где прождал тебя добрых два часа.
— Из нашей комнаты?
— Да.
— Значит, я гнался по Луврской площади не за тобой?
— Когда?
— Только что.
— Нет.
— Это не ты сейчас проходил под опускной решеткой входных ворот?
— Нет.
— Не ты сейчас взлетел по лестнице, словно за тобой гнался легион чертей?
— Нет.
— Черт побери! — воскликнул Коконнас. — Вино в «Путеводной звезде» не такое уж забористое, чтобы у меня так зашумело в голове. Говорят тебе, я только что видел в воротах Лувра твой вишневый плащ и твое белое перо, гнался за тем и за другим вплоть до этой лестницы, а твой плащ, твое перышко и тебя самого вместе с твоей размашистой рукой ждала здесь какая-то дама, а я сильно подозреваю, что это — королева Наваррская, которая все это увлекла за собой вон в ту дверь, ведущую, если не ошибаюсь, к прекрасной Маргарите.
— Черт! Уже измена? — бледнея, сказал Ла Моль.
— Ну и отлично! — ответил Коконнас. — Ругайся, сколько хочешь, только не говори, что я вру.
Ла Моль схватился за голову и минуту стоял в нерешительности, колеблясь между чувством уважения и чувством ревности, но ревность взяла верх: он бросился к двери и начал колотить в нее изо всех сил, производя шум, совсем не подобающий жилищу коронованных особ.
— Мы дождемся, что нас арестуют, — сказал Коконнас, — но все равно, это забавно. Скажи-ка, Ла Моль: а нет ли в Лувре привидений?
— Понятия не имею, — отвечал Ла Моль, белый, как перо, нависшее над его лбом, — но мне всегда очень хотелось посмотреть на какое-нибудь привидение, а раз теперь такой случай представился, я сделаю все возможное, чтобы встретиться с этим привидением лицом к лицу.
— Я ничего не имею против, — сказал Коконнас, — только стучи потише, если не хочешь его спугнуть.
Ла Моль, несмотря на свое отчаяние, понял, что друг его прав, и начал стучать потише.
Коконнас не ошибся. Дама, остановившая кавалера в вишневом плаще, действительно была королева Наваррская; что же касается кавалера в вишневом плаще, то я думаю, читатель уже догадался, что это был не кто иной, как храбрый де Муи.
Узнав королеву Наваррскую, молодой гугенот заподозрил, что произошла ошибка, но не решился ничего сказать из боязни, что Маргарита вскрикнет и тем самым выдаст его. Он решил пройти за ней в комнаты и уже там смело сказать своей прекрасной проводнице:
— Ваше величество, молчание за молчание! Маргарита нежно сжала руку того, кого в полумраке принимала за Ла Моля, и, приблизив губы к его уху, сказала по-латыни:
— Sola sum; introito, carissime[38].
Де Муи молча последовал за ней, но едва дверь за ним затворилась и он очутился в передней, освещенной лучше, чем лестница, Маргарита тотчас увидела, что это не Ла Моль.
