Вот уже несколько зим живет старик отшельником в самых непролазных дебрях в маленькой юрте, которую построил из древесной коры, а сверху обмазал белой глиной, взятой здесь же, на берегу лесного ручья.
В юрте скрывается Уягал от своих сородичей, продавших души богам белых людей — желтому металлу, на который можно выменять у них все что захочешь: порох, бисер, одеяла, и этой самой злой огненной воде, которая умеет брать верх даже над мудрыми стариками и отважными охотниками.
Дед Уягала Ленат, получивший свое имя от названия налобной ленты, что должно было всем говорить о его большом уме, не сумел устоять перед этой водой. Пристрастился к ней, забыв о своем искусстве шамана, и наконец захлебнулся собственной слюной и отторгнутой пищей, выпив огненной воды больше, чем в силах человека. Отец Уягала Алайян, названный так за свою щедрость, стал шаманом после Лената, но тоже выпил огненный воды и сорвался с утеса…
Уягал, хоть он и сын своего отца и внук своего деда, совсем другой. Он видел много белых людей. Жил среди них. Водил их в тайгу — дорогу показывал. Законам леса учил. Сам учился мал-мал. Но богов своих чтил и помнил всегда. У них совета спрашивал, а не у Бога белых людей.
Когда в последний раз ходил Уягал вместе с белыми в тайгу, встретились им плохие люди. От одного из них, в которого вселился дух зла Ургу, Уягал прячется в тайге больше, чем от своих неверных заповедям предков соплеменников.
Этот белый человек, которого старик прозвал Гололицым, был совсем худой. Злой и жадный. Уягал видел, как он забрал себе дары, принесенные к священному камню — Камаку. Видел и очень испугался. Там, где Уягал вырос, никогда не брали чужого. Только с приходом белых сородичи Уягала узнали, что называется это — воровство. И сегодня такое преступление считается одним из самых страшных в его роду. Карается изгнанием. Взять же что-то у Камака — это верная смерть! Гололицый взял… Уягал думал, что Пихлач сразу же накажет его. Не наказал. Наверно, дух Ургу, вошедший в белого, очень силен…
Еще Уягал видел, как Гололицый жарил на костре своих врагов. Сначала старик подумал, что белый хочет их съесть. В роду Уягала давно не едят людей. Но Уягал слышал от деда и отца, что есть племена, где это делают до сих пор. Может, злой белый оттуда родом? Нет, он не стал есть человечье мясо. Он принес его в жертву духу Ургу. А еще Гололицый хотел убить самого Уягала. Бог Пихлач не дал ему этого сделать, отвел в сторону его пули. Только одна сумела укусить Уягала в плечо. Кость осталась цела, однако.
Потом, когда белые ушли с поляны, Пихлач опять помог камчадалу. Злой Ургу послал к нему медведя-шатуна. Или это Гололицый превратился в лесного хозяина, желая разорвать старого Уягала. Добрый Пихлач не дал. Замутил шатуну глаза, отнял нюх, направил по следу плохих людей. Тут подумал старик, что наконец Пихлач накажет посланца Ургу… Однако вышло по-другому. Хитрый Гололицый, когда лесной хозяин вышел к костру белых людей, успел выскочить из медведя и принять свой прежний облик. Он крикнул своим воинам, чтобы они убили шатуна. Уягал видел, как подыхал медведь… Белые много раз извергали гром из своих стреляющих палок, а когда повалили зверя на траву, втыкали в него длинные ножи и копья, пока жизнь не ушла из лесного хозяина. Победив медведя, воины уснули, а гололицый, как змея, подполз к ним и сделал с каждым то, что они сделали с шатуном. Потом Гололицый, как тогда, у Камака, стал забирать вещи у своих убитых воинов и улыбался при этом.
Вот тогда стало Уягалу страшнее прежнего. Этот белый с его улыбкой, похожей на оскал волка, хуже всякого зверя. Надо бежать от него, бежать подальше. Затаиться в глуши, как это делает подранок, надеясь, что преследователи не найдут его…
Много долгих лун шел Уягал по тайге, сторонясь людского жилья. У духа Ургу везде есть глаза и уши. Двигался старик осторожно, петлял свой след. Лечил рану на плече известными от деда и отца целительными травами. Ночами молил Пихлача, чтобы защитил его от Гололицего. И Пихлач не оставил старика. Указал Уягалу место, где надо строить юрту. Укромная полянка у звонкого ручейка, со всех сторон укрытая непролазной чащей. Здесь никто не найдет Уягала. Так сказал ему Пихлач.
Много времени прошло. Много раз птицы выводили новых птенцов и улетали в сторону, обратную той, откуда пришел Уягал. Тихо, размеренно жил старик. Добывал пищу рыбалкой и силками. Ни с кем не встречался. И вот сегодня Уягала посетило видение, которое вернуло старику его прошлое и приоткрыло, что ждет его завтра.
…В зыбкой предутренней дымке, когда лес еще не проснулся, привиделось Уягалу вот что. Расступились тучи над макушками сосен, обступивших юрту старика. Засверкала радуга-дорога. По ней спустилась на лесную поляну упряжка крылатых оленей, которой управлял великий бог Пихлач. Сиянье, похожее на то, что полыхает в небе длинными зимними ночами, сопровождало его появление. Больно стало глазам старика от этого света. Зажмурился он, но видеть не перестал.
— Здравствуй, Уягал, — сказал бог тихим голосом, от которого, как при штормовом ветре, закачались вековые сосны.
— Здравствуй, Пихлач… — робко ответил старик, чувствуя дрожь во всем теле.
— Вижу, узнал ты меня… Хорошо! Открой глаза и ничего не бойся. Я тебя не обижу…
Уягал боязливо приподнял веки. Свет, который так ослепил его вначале, сделался добрее. Старик смог разглядеть и лицо бога, круглое и ясное, как луна в полнолуние, и его кухлянку, расшитую мерцающими звездами.
Дрожащий световой поток стал изменяться. Средняя часть его раздалась вширь, и Пихлач, раскинувший руки, принял облик светящегося креста.
— Ты видишь этот крест, Уягал? — спросил бог камчадала.
— Вижу, однако…
— Это знак белых людей, когда они молятся своим богам… У тебя есть такой! Ты нашел его на поляне, там, где посланец Ургу хотел убить тебя. Возьми крест и иди в город белых людей. Найди доброго господина, который послал тебя в тайгу, и покажи ему знак! Он — в беде и ждет тебя, Уягал! Это мое слово…
— Это твое слово, — эхом отозвался камчадал и впал в забытье.
Когда он пришел в себя, Пихлача и его упряжки перед юртой не было. Только выгоревшая, как после костровища, трава да сухие сучья, облетевшие с сосен, говорили, что кто-то побывал тут.
Весь день был старик сам не свой. Сидел в своей юрте, уставясь в одну точку. А когда наступила ночь, долго не мог уснуть. Ворочался на лежанке из хвойных веток, смотрел в дымоход, откуда, как глаза Пихлача, заглядывали ему прямо в душу далекие звезды. Слова бога не давали старику покоя.
Утром Уягал собрался в дорогу. Положил в узелок несколько кусков копченой рыбы. Прикрыл вход в юрту ивовой циновкой. Сверху накидал лапника. Отошел, оглянулся. Страшно на склоне лет покидать обжитой угол. Но слово Пихлача — закон.
