тобой заваливаются с охоткой, а вот мне в охотку тебя помять будет. Так я говорю, Мирина? Помять мне твоего разлюбезного, что ли?
– Глуп ты, Вышебор, – сухо ответила вдова, наконец-то прожевав. – И чтобы ты знал да успокоился, скажу: вы оба с Радко для меня в одной цене. Что тебя вынуждена терпеть, что его. От обоих вас никакого толку, одна морока.
– А весело тут у вас, – хохотнул со своего места тиун. – Надо было раньше мне зайти да посмеяться.
Он и впрямь засмеялся, глуповатый Медведко стал ему вторить, а там и чернавки захихикали. А чему? Но уж лучше смеяться, чем опасаться, что кровные братья и впрямь схлестнутся.
Радко посмотрел на всех и лишь тряхнул кудрями.
– Ну и сидите тут, – сказал он, оправляя пояс. – Надоели вы мне пуще лихоманки трясучей [105].
И, бросив выразительный взгляд на Мирину, добавил:
– А я и впрямь пойду к дружинным избам воеводы Добрыни. Там меня примут. Ибо воинское побратимство куда добрее, чем такие родичи.
Яра попыталась остановить его, да и стриженая Будька повисла на рукаве.
– Куда тебе уходить на ночь глядя? Да и дождь вон опять пошел.
Дождь и впрямь зашуршал по кровле, и Радко остановился, однако перво-наперво поглядел туда, где во главе стола восседала Мирина. Остановит ли? И потускнел лицом, увидев, что купчиха продолжила попивать из чаши, даже не взглянув на него. Однако то, что для Радомила все от Мирины зависело, собравшиеся заметили. Вышебор опять толкнул Моисея в бок, чтобы и хазарин то отметил.
– Мирина! – все же окликнул Радко купчиху, и даже голос его предательски дрогнул. – Мирина, ты и впрямь считаешь, что я такая же обуза всем, как и Вышебор?
Но красавица, обиженная, что Радко ее с лихоманкой сравнивал, не ответив на мольбу в голосе парня, повернулась туда, где сидел управляющий.
– Раз место рядом со мной освободилось, придвиньтесь, почтенный Творим. Нам еще поговорить кое о чем надо.
Управляющий просиял. Поправил лихо кунью шапку, смотрел довольно. Даже за руку взял купчиху, а она ничего, улыбается и не отнимает десницу. Но все же нашла, как Творима на место поставить, чтобы не увлекался.
– Говорил Добрыня сегодня, что однажды меня сосватают за боярина. А что? Разве я не гожусь для того, чтобы восседать возле нарочитого супруга на пирах княжеских? А вас, милый Творим, я сделаю главным во всем своем хозяйстве. Любо ли вам это?
Творим только заморгал, не зная, что ответить. Пусть хозяйка и глупышкой кажется, но с ее Долей удачливой да красой несказанной всякое может случиться. Только заполучить ее самому вряд ли удастся. Надо же, сам Добрыня ей именитого мужа пообещал!
А вот Радко вздрогнул, закусил губу, чтобы не дрожала. Сдерживался, но потом часто заморгал, словно стремясь удержать слезу. Наблюдавшей за ним Яре даже стало жалко парня. Вот глупый… нашел кого полюбить. Любая девка его, а он будто околдован Мириной. Вон как дышит тяжело. А потом сказал:
– Так ты уже присматриваешь себе нового суженого, Мирина?
– А что? Или думал, что я буду вдоветь до седых волос? Придет и мое время полюбиться с тем, кто меня достоин.
И этого оказалось достаточно, чтобы Радко кинулся прочь. Было слышно, как калитка грохнула, когда уходил.
Мирина лишь посмеивалась:
– Какой же он слабый! Чуть что – и в бега.
И тут Яра не сдержалась:
– Зря ты так с Радко, Мирина. Он к тебе всей душой, а ты его как щенка гоняешь.
– А что мне до того Радко? Захочу, так сама его со двора погоню. Если донимать будет.
– Так уж он тебя и донимает. Может, тебе есть за что и поблагодарить парня?
Мирина хищно прищурилась на ключницу:
– На что это ты намекаешь?
– Ни на что. Но ты слишком уверенно себя тут чувствуешь, не понимая того, что однажды и тебе, возможно, от Радко защита понадобится. Мало ли что станется.
– А что может статься? А?
Яра вздохнула:
– Напомню я тебе, как порой в нашем селище говаривали: «Не заглядывай за радугу, пока не взлетел».
Молодая вдова поднялась, не сводя глаз с Яры. Лицо ее словно окаменело, только брови чуть дрогнули.
– Продолжай, если начала, вековуха!
– Да вот как погляжу, ты от слов воеводы Добрыни будто забыла, что тебе еще предстоит. Ты дитя носишь, благодаря этому и наследство получила. И если хочешь остаться тут госпожой, то вы`носи сперва да роди, а там еще выживи после этого. И постарайся, чтобы дитя твое живым осталось. Не самое дивное дело, когда сороки-вещицы душу ребенка за кромку уносят… Прости Господи, что скажешь, – перекрестилась Яра.
У вдовы побледнели щеки, глаза сверкнули, как у рыси перед прыжком.
– Господь, может, и простит, а я вот не забуду того, чего ты мне желаешь.
– Да не желаю я…
– Замолчи! – взвизгнула Мирина. – Я доброй тебе госпожой была, а ты за это на меня – на непраздную! – злое слово сказала! Да за это… Завтра же уйдешь отсюда! Отправишься в чем пришла обратно в чащи дикие! И чтобы духу твоего здесь не было!
Настала тишина. Все смотрели то на Яру, то на Мирину. И Яра первая отступила:
– Прости, хозяйка, если слова мои тебя обидели. Но будешь так с челядью поступать, совсем одна останешься. А зла я тебе не хотела. Просто напомнила…
– Вон поди! – затопала ногами вдова. – Видеть тебя больше не желаю!
Вышебор зашелся довольным злым смехом.
Со своего места поднялся Бивой – огромный, хмурый.
– Вольготно же вам ссориться и шуметь, когда матушка моя еще не погребена. Или забыли, что нашей она была и служила верно?
Это немного успокоило всех. Даже Мирина опустилась на место. Зато Вышебор счел это поводом потребовать еще вина. Надо же помянуть верную кухарку. И обозлился, когда Яра помедлила. Зато Мирина его поддержала:
– Подай ему вина, если приказывает. Пусть хоть зальется.
Ну вроде как попустило всех. И Яра покорно вынесла еще один нераспечатанный кувшин. Правда, все же сказала:
– Дольмы на вас нет. Он бы угомонил.
– А ты волхву своему пожалуйся, что не слушаем тебя, – сквозь зубы произнес Моисей. – Видели мы с Вышебором, как ты с ним миловалась на забороле.
– Ого! – рассмеялась Мирина. – Полонила, оказывается, нашего ведуна вековуха, никому не нужная!
И Яра не сдержалась:
– Если так со мной обращаетесь… Будька, Любуша, вы и без меня тут управитесь. А я пойду снимать крашеное полотно, а то дождь его испортит.
Дождь и в самом деле поливал, но не это заставило уйти Яру.
