— Вот и отлично, — ответила Морриган.
«Хорошо, что ты мне об этом сказала», — подумала она.
Ей раньше не приходило в голову, что Маэлсехнайлл наверняка разошлет повсюду людей, но как же иначе, ведь его дочь похитил дуб галл.
Иди, и помни о нашем соглашении.
— Я буду помнить. Благослови тебя Господь, Морриган, — сказала Бригит.
Она поднялась и с легкостью, привычным жестом набросила одеяло и седло на спину коня Магнуса. Через несколько минут принцесса вывела животное с поляны и растворилась в темноте.
«Все складывается даже лучше, чем я надеялась», — подумала Морриган. Рука Господня воистину вела ее сегодня. Она остановилась над северянином, которого мертвым ненавидела еще больше. Ее внимание привлек меч, лежавший там, где Магнус его уронил, не успев нанести ей смертельный удар. Серебряная инкрустация на рукояти, влажная от дождя, сияла в отблесках пламени костра. Над головой сверкнула молния, озаряя поляну светом, гром прогрохотал одновременно с ней.
Морриган нагнулась и подняла меч.
— Железный Зуб, — сказала она.
Внезапно все осложнилось.
Пусть мечи сверкают!
Мы порою летней
Подвигов немало
Совершим, о воины!
Сага об Эгиле
Торгрим скользил в темноте по краю лагеря, ныряя под прикрытие кустов, шатров, телег. В центре горел огромный костер, вокруг которого стояли ирландские воины. Они ничего не видели в темноте, потому что слишком долго смотрели на яркое пламя. Торгрим чуял запах горящего дерева и жарящегося мяса. Чуял запах людей и крови.
Но ирландцы были не так глупы и не теряли бдительности. По периметру лагеря были расставлены часовые, которые не смотрели на пламя, а вглядывались в ночь; они словно стремились пронзить своим взором темноту и пелену дождя. Однако их зрение было не таким острым, как у Торгрима Ночного Волка.
Торгрим обошел запряженную ослом телегу и пригнулся, бесшумно ступая, когда увидел в десяти шагах от себя сгорбившегося под дождем часового. Тот, забросив щит на плечо, сжимал в руке копье, на которое опирался, всматриваясь в темную даль. Торгрим крался — шаг за шагом, так низко припав к земле, что его невозможно было увидеть. И так близко к часовому, что ощущал его запах. Полный силы, в прыжке он сбил стражника на землю. Ирландец умер мгновенно и молча, широко раскрыв глаза. Кровь хлынула дождевой водой из его располосованного горла.
Торгрим двинулся дальше, и в его сердце было столько же жалости к погибшему, сколько волк испытывает к оленю, загнанному на охоте.
Он обходил лагерь по кругу, пытаясь отыскать своего мальчика. На дальнем краю, в стороне от яркого костра, собралось несколько человек. Их было шестеро, некоторые сохраняли бдительность, некоторые скучали, но все без исключения страдали от холодного дождя, промочившего их до костей.
Торгрим отступил во тьму, обошел их по широкому кругу и приблизился к ним с другой стороны. Теперь он чуял Харальда гораздо острее, и это чувство трепетало у него в груди — ощущение близости своего, чувство стаи.
Прямо перед Торгримом возник часовой. Ночной Волк бесшумно подкрался к нему. Их разделяло совсем небольшое расстояние, а часовой не замечал его, пока на небе не сверкнула молния, освещая все вокруг не хуже, чем днем, и в этот миг Торгрим увидел всепоглощающий ужас, застывший на лице чужака. Тот попытался закричать, и Торгрим убил его прежде, чем вопль сорвался с его губ.
— Отец?
Голос Харальда, тихий и слабый, донесся из темноты. Он вырвал Торгрима из странного сонного состояния, словно его окатили ведром морской воды. Он пригнулся, вынул кинжал из ножен на поясе. Разум его наконец пробудился после того, как он долго действовал на инстинктах.
Харальд…
И, словно в ответ, раздался чей-то голос:
— Томрайр?
Торгрим отступил на пару шагов. Мертвый часовой теперь казался всего лишь грудой земли в темноте.
— Томрайр? — Голос приближался.
«Так звали убитого?» — предположил Торгрим.
— Томрайр! — снова раздался крик.
Прозвучали какие-то слова на ирландском, которого Торгрим не понимал, а затем тот, кто звал часового, вынырнул из темноты и увидел труп, распростертый на земле. Он поспешно опустился на колени, перевернул тело, и Торгрим прыгнул вперед, чтобы вогнать свой кинжал в горло незадачливого ирландца.
Тот вскрикнул от неожиданности, вздрогнул, и Торгрим промахнулся. Ирландец завопил от ярости и страха. Он резко дернулся, бросаясь на Торгрима и замахиваясь кулаком, хотя и не мог видеть, куда бьет. Торгрим вонзил нож ему в бок, под правую руку.
Ирландец упал, забился, и Торгриму пришлось выпустить рукоять кинжала. Дело было сделано, сигнал тревоги уже прозвучал. В лагере поднялся шум, чавкала грязь под ногами, воины мчались на звуки боя.
Неподалеку на земле лежали два копья, Торгрим подхватил их и отпрыгнул в сторону. В сумраке проступил силуэт, застывший над все еще бьющимся в агонии ирландцем, и Торгрим метнул копье очередному врагу в грудь. Раздался звук удара, стон, с которым тот рухнул на спину, и Торгрим отбежал в темноту.
Пригибаясь, он двинулся по периметру лагеря, оставляя за спиной суету и шум, которые распространялись со скоростью пожара. «Хорошо, хорошо», — думал он. Темнота и хаос — могущественные союзники. Ему нужно было лишь найти Харальда.
В пятидесяти шагах от себя Торгрим увидел дерево, крона которого едва выделялась на фоне ночного неба. Поддеревом мерцал костерок, бросая отсветы на навес, растянутый на копьях. Рядом сидели люди, пятеро или шестеро, и выглядели они именно так, как должны выглядеть охранники.
Торгрим остановился, переводя дыхание. У него была единственная возможность напасть внезапно, и, если Харальда нет под навесом, Торгрим лишит себя всякой надежды на спасение сына. Крики позади становились все громче, слышался топот бегущих ног. Ему некогда было об этом задумываться.
Он волчьей трусцой направился к дереву, постепенно переходя на бег. Ноги увязали в грязи, ледяные струи дождя заливали лицо. Торгрим не сводил взгляда с растерянных воинов, стоящих впереди. Он чувствовал, как рассудок постепенно покидает его, как его захлестывает нарастающая ярость берсерка. Ярость рвалась наружу криком, который сначала звучал как низкое рычание и все усиливался, пока он мчался по влажной земле.
Охранники вскинули копья, подхватили щиты и уставились в темноту. Они никак не могли понять, откуда раздается этот чудовищный рев. До них осталось двадцать шагов, затем десять, и Торгрим, выставив перед собой копье, бросился на ближайшего воина. Тот не видел опасности до тех пор, пока наконечник копья Торгрима не поднырнул под щит, вонзаясь ирландцу в живот.
