– Ты готова? – спросил Тутмос наложницу вполголоса.
– Да, мой повелитель…
– Придется подождать, пока все уснут. Днём, на охоте, я заметил южнее лагеря сложенную из обожжённых кирпичей пирамиду – думаю, она вполне сгодится…
Лагерь постепенно затихал: обитатели шатров отходили ко сну. Маджаи, охранявшие шатёр эрпатора, пока еще бодрствовали, но, судя по их виду, это давалось им с большим трудом. Они и не подозревали, что в самый разгар охотничьего веселья Фарбис, умевшая не только укрощать змей, но и готовить всевозможные зелья, угостила их вином, в которое подмешала предусмотрительно захваченный из храма Птаха порошок, обладавший снотворным действием.
… Хафра также участвовал в охоте, хотя не проявил себя должным образом. На самом деле он боялся кабанов, предпочитая в Ону охотиться на многочисленную птицу, что гнездится в зарослях папируса. Но желание эрпатора не оспоришь и жрец, вопреки своему желанию, последовал за сегерами. Хафра почти не употреблял вина, находясь в компании сегеров, запивая жареное мясо простой водой.
Когда же вино и усталость окончательно сморили сегеров, и они разошлись по шатрам, Хафра, отнюдь, не последовал их примеру. В последнее время он окончательно потерял покой, подозревая эрпатора в том, что он намеревается совершить государственный переворот в свою пользу. Жрец также считал, что поход в Нубию для наследника лишь повод, дабы приобрести популярность, прикрываясь вымыслом о своей богоизбранности, а Фарбис же – нубийская колдунья. Иначе, почему она таким странным образом объявилась и была обличена доверием эрпатора?
Хафру мучило множество вопросов.
Однажды Хафра осторожно поделился терзающими его душу подозрениями с наместником Мермосом и неожиданно обрёл в том если не союзника, то, по крайней мере, человека понимающего и искренне разделявшего опасения, как за будущее египетской короны, так и за своё собственное. Оба пришли к выводу, что если вовремя не сообщат фараону о предполагаемом заговоре, то станут тем самым соучастниками эрпатора. И всё же хитрый осторожный Мермос посоветовал Хафре с донесением пока не торопиться, а лучше внимательнее понаблюдать за эрпатором и его наложницей, не скупиться на подачки Хранителю драгоценностей и обо всём подозрительном докладывать ему лично. Пообещав, в свою очередь, что непременно разберётся со сложившейся ситуацией, а с начальником гарнизона Нахмином делиться своими соображениями более не станет: уж слишком тот не любит, когда разговоры касаются фараона и членов его семьи. Догадливый жрец намек понял и с тех пор стал стараться избегать общества Камоса, коего считал в душе – в силу его непонятной привязанности к Тутмосу – причастным к назревавшему заговору.
Памятуя об уговоре с наместником Мермосом и дождавшись, когда разморенные обильной выпивкой сегеры-охотники разбредутся восвояси, Хафра крадучись приблизился к шатру эрпатора и с удивлением обнаружил, что маджаи-телохранители беспробудно спят прямо на посту, а из самого шатра раздаются непонятные шорохи, сопровождаемые приглушенными голосами. Он осторожно присел на корточки подле растущего рядом чахлого кустарника, постаравшись слиться с ним в единое целое, и затаил дыхание. Вскоре его терпение было вознаграждено с лихвой: сначала из шатра вышел Тутмос, облачённый в длинный тёмный плащ и с объёмным, завернутым в льняную ткань предметом в руках, а вслед за ним – Фарбис. Под просторной шерстяной накидкой нубийки явно что-то скрывалось.
Соблюдая меры предосторожности, заинтригованный жрец последовал за ними…
Удалившись от лагеря на довольно приличное расстояние, Тутмос и его спутница остановились, наконец, перед древней нубийской пирамидой, служившей, вероятно, усыпальницей одному из местных вождей. Хафра спешно укрылся в зарослях кустарника, раскинувшихся буквально в нескольких шагах от заговорщиков, и замер.
Эрпатор освободил свою ношу от льняной ткани, и в лунном свете блеснули две золотые фигурки. «Великий Ра, это же хаммететы! – от волнения жрец, несмотря на то, что ночи на нубийской земле были далеко не жаркими, мгновенно покрылся липким потом. Будучи человеком образованным и перечитавшим не одну сотню хранящихся в храмах Ону и Авариса свитков, он, конечно же, без труда догадался, что Тутмос держит в руках Ковчег, некогда принадлежавший Гору, первому фараону Та-Кемета. – Вот, значит, для чего эрпатору понадобилось Посвящение! Выходит, Золотой доспех был лишь одним из шагов к заполучению Ковчега?! Но как ему удалось его разыскать? Ковчег Могущества считался безвозвратно утерянным, ибо после войны Гора и Сета о нём не упоминалось ни в одном из древних свитков…»
Меж тем Тутмос установил Ковчег на камень, лежавший на земле примерно в пятидесяти локтях от нубийской пирамиды[99], после чего открыл эбеновый футляр и извлек из него жезл-урею.
– Позволь мне прикоснуться к нему, господин, – заворожено попросила Фарбис. – Я впервые вижу его воочию, да к тому же так близко…
Тутмос, молча, протянул женщине жезл, и она с благоговением приняла его.
– В центре крышки Ковчега есть специальное отверстие, – подбодрил эрпатор наложницу, – можешь сама вставить в него жезл…
Фарбис, благодарно взглянув на повелителя, приблизилась к Ковчегу и аккуратно поместила жезл между хаммететами.
– Что ж, кажется, все готово, – проговорил эрпатор взволнованно, ибо настал момент, ради которого он прошел в свое время тяжкий обряд Посвящения.
Решительно скинув с себя плащ, Тутмос остался в короткой тунике и надетом поверх неё Золотом нагруднике. Затем, охваченный душевным трепетом, он коснулся глаз уреи, и мгновением позже хаммететы «исторгли» из себя два голубых луча, которые тотчас принялись скользить по украшавшим божественный доспех драгоценным камням.
Фарбис замерла от изумления: ради одного только этого зрелища стоило покинуть родные стены храма Птаха!
Когда лучи достигли последнего камня и вернулись в «недра» хаммететов, эрпатор, восстановив в памяти «подсмотренные» в Чертоге богов события вековой давности, нажал на «глаза» уреи повторно. И почти в тот же миг из них низвергся мощный луч света, устремившийся в сторону стоящей напротив пирамиды. Раздался гулкий звук, земля под ногами содрогнулась, и стены кирпичного сооружения покрылись сначала, подобно паутине, сетью светящихся трещин, а затем, издав словно бы «последний стон», рухнули прямо на глазах, превратившись в груду бесформенных камней.
