– Кучер, вы заняты?
– От полуночи до утра, – ответил возница, бросая вокруг себя испытующий взгляд.
– А! Дружище, – спросил Арман вполголоса, – так ты занят?
– Как вас зовут?
– Арман.
– В таком случае нет, – ответил возница.
В то же время стекло в дверце опустилось, дверца открылась, и Арман увидел в карете замаскированного человека. Он влез и сел. Замаскированный человек молча завязал ему глаза, и карета покатила по бульвару. Арман не мог определить, сколько времени продолжалось это таинственное путешествие; только по стуку кареты он понял, что выехал из Парижа и едет по шоссе, и рассчитал, когда карета остановилась, что он проехал, по всей вероятности, около трех лье.
Замаскированный человек вышел из кареты первый и подал Арману руку, чтобы помочь ему выйти.
– Следуйте за мной, сударь, – сказал он. – Но если вам дорога жизнь, не пытайтесь снять повязку, иначе я вас убью.
– Хорошо, – ответил Арман. – Идите, я последую за вами.
Он услыхал скрип засова и дверного ключа, затем почувствовал под ногами песок, которым обыкновенно посыпают садовые дорожки; таким образом он прошел шагов сорок, причем все время его вел, держа за руку, человек в маске. Затем Арман услышал, как отворилась другая дверь, и спутник его сказал ему:
– Поднимитесь на десять ступеней.
Арман поднялся и почувствовал, что под ногами у него ковер. Тогда спутник посадил его на диван.
– Снимите повязку, – сказал он ему.
Арман повиновался и с любопытством осмотрелся вокруг; он был поражен. Он находился в прекрасном будуаре, обитом шелковой материей пепельного цвета, кокетливо и изысканно меблированном и слабо освещенном висячей лампой с абажуром из китайской бумаги. Картины современных мастеров украшали стены, громадные лакированные жардиньерки с разнообразными цветами стояли в амбразурах окон, закрытых двойными решетчатыми ставнями и плотными занавесками.
Арман остался один; замаскированный человек успел скрыться в то время, как он снимал повязку. В будуаре царило благоухание, обещавшее таинственное наслаждение, которое овладело всеми чувствами отважного молодого человека; глаза его с нетерпением смотрели на находившуюся перед ним дверь, в которую, как ему казалось, должна была войти фея этого очаровательного жилища.
Действительно, дверь почти тотчас же отворилась, и наш герой почувствовал, как вся кровь прилила у него к сердцу. Белокурая домино вошла на цыпочках и направилась к Арману. Она была замаскирована, как и на балу в Опере, и костюм ее остался без малейшей перемены. Арма-ном внезапно овладела робость, когда он увидал предмет своих грез. Дивное создание протянуло ему руку и только сказало: «Благодарю».
Незнакомка намекала на утреннюю дуэль.
Арман поднес ее руку к губам и с восторгом крепко поцеловал ее.
– Я вас люблю… – прошептал он.
Под атласной маской снова раздался легкий смех, который он однажды уже слышал.
– Вы сумасшедший, – сказала ему незнакомка, – очаровательный сумасшедший, рисковавший своею жизнью из-за пустяков. Но, я думаю, вы больше этого не сделаете; вы должны мне это обещать…
Голос домино был ласков и убедителен, и, слушая ее, Арман испытывал приятное ощущение. Но когда он снова начал покрывать поцелуями ее руку, домино тихо выдернула ее и сказала:
– Я вас пригласила сюда, чтобы поблагодарить, а не для того, чтобы выслушивать признание в любви, мой милый рыцарь.
– Но я вас люблю… – страстно повторил Арман.
– Возможно, но, хотя вы и доказали мне это сегодня утром, я все еще вам не верю.
И домино прибавила, улыбаясь:
– Я была сегодня утром в Лесу, в двадцати шагах от места поединка, в карете, за группой деревьев. Я видела все…, и очень боялась.
– Неужели? – вскричал Арман, обрадовавшись, как ребенок.
– Правда.
Молодые люди иногда, несмотря на свою робость, проявляют удивительную самонадеянность: Арман в этот момент служил ярким тому доказательством.
– Так вы меня любите? – спросил он.
Такой прямой и неожиданный вопрос, казалось, смутил домино.
– Не знаю, – ответила она просто, – однако вполне естественно, что я беспокоилась за вас.
Арман встал на колени перед незнакомкой и снова взял ее прелестные маленькие руки, которые она в этот раз и не думала уже вырывать, и со свойственным в двадцать лет восхищением описал ей свою любовь, так странно загоревшуюся, и приятное волнение, которое он испытывал с тех пор, как она завладела всеми его помыслами.
– Молю вас, – сказал он наконец, – покажите мне ваше лицо, которое я обожаю, не видав его.
Домино отрицательно покачала головой. Арман настаивал, но она оставалась непоколебимой.
– Наконец, где я могу вас встретить? – спросил он с упорной настойчивостью влюбленного, вымаливающего милости.
– Выслушайте меня, – ответила ему домино, подняв его и усадив около себя на диване, – выслушайте меня; вы воображаете, что любите меня, и я убеждена, что в настоящую минуту вы уверены в этом!
– О, да! – пробормотал Арман.
– Но любовь двадцатилетнего юноши, друг мой, самая непостоянная и эфемерная вещь в мире.
– Ах! Не думайте этого… я буду любить вас всю жизнь.
– Дитя, вы еще не знаете, что слово «всю жизнь» в любви самая большая ложь.
– Позвольте, – сказал он, подложив руку домино к своему сердцу, – вы слышите, как оно бьется…
– Знаете ли вы, – продолжала незнакомка, – что я не свободна?
Арман вздрогнул.
– Что вы хотите сказать этим? – спросил он грустно.
– Я принадлежу свету… тому неумолимому свету, который отвергает и клеймит слабую женщину, настолько слабохарактерную, чтобы полюбить на время… У меня есть муж, которому жена принадлежит телом и душою на всю жизнь…
– Боже мой! Боже мой! – прошептал растерявшийся Арман. – Но я вас люблю до смерти, однако…
– Вам так кажется, по крайней мере…
– О! Чем прикажете доказать вам это? Говорите, приказывайте… Я все исполню.
– Друг мой, – ответила домино, – любовь доказывается только постоянством.
– Хорошо! Испытайте меня…
– Может быть…
И домино прибавила взволнованным голосом:
– Хотите вы видеть меня еще раз?
– Можете ли вы спрашивать меня об этом?
– А если бы я согласилась… вы будете мне повиноваться?
– Слепо.
– Вы употребили совершенно верное слово, – смеясь, сказала домино, – так как вы будете являться сюда только с завязанными глазами.
– Согласен на это от всего сердца.
– Затем, я никогда не сниму маски.
– О!
– Разве вы предпочитаете, чтобы я сняла ее сейчас; но в таком случае вы никогда уже меня не увидите?
– Пусть будет по-вашему, – согласился Арман.
