— Назад, Бук! — что есть мочи закричал Доброслав, потому что по псу разбойники выпустили сразу с десяток стрел. К счастью, только одна попала в панцирь и, отскочив, сломалась.
Хрипя от ярости, еще не остывший от схватки, Бук вернулся назад.
Вот уже откинул копье и завалился в траву один из велитов, пораженный сразу двумя стрелами. Упал и другой с торчащим в затылке деревянным стержнем с черным оперением.
Показались и разбойники пешие. Кто они? На хазар не похожи… С прямыми носами, не иначе — угры.
Снова оглядываюсь на Ктесия. Он не стреляет, и ни малейшего волнения не вижу на его лице… Вот это выдержка! Вот это завидное презрение к смерти! Смерти?! О чем я думаю?.. Какая смерть?! Неужели так просто… Готовились к путешествию, читали книги, изучали языки, плыли, искали, мыслили, мучились — и все, конец?.. Не может такого быть… А почему же Ктесий не стреляет?..
И вдруг взвыл от боли Зевксидам: стрела угодила ему прямо в глаз, он схватился за нее обеими руками, выдернул, и кровь густо оросила траву.
Всадники улюлюкают уже со всех сторон. Убиты еще четыре велита, разбойники все ближе и ближе… Константин встал во весь рост и начал креститься. Подстрелят его… Господи, отведи от него стрелу или копье, и пусть меч просвистит мимо головы!
Вот кто держится как истинный римлянин — язычник Доброслав: без страха одну за одной посылает он стрелы, многие из которых достигают цели. Но давно видно, что силы неравны.
Почему не стреляет Ктесий и его знакомый в черной одежде?
Кольцо сжимается, пешие разбойники уже не бегут, а идут, уверенные в том, что мы от них никуда не денемся, а всадники стали скакать кругами… Это смерть.
Но тут мы услышали какой-то нарастающий вой, похожий на волчий, отчего насторожился Бук и у него поднялись уши… И вдруг из-за того же кургана появились на лошадях вооруженные люди, на полном скаку они стреляли из луков в разбойников, и те смешались, сбились в кучу, и началась рубка мечами… Через некоторое время среди разбойников-угров в живых никого не оказалось. Я снова поглядел на Ктесия и теперь поразился его преображению — лицо капитана покрыла бледность, на лбу выступили капельки пота, руки дрожали…
Приподнялся Дубыня и выкрикнул:
— Е-е-рус-ла-а-н!
На зов откликнулся один из всадников, с широкими плечами и со шрамом через все лицо, и повернул лошадь к нам.
— Разрази меня Перун, если это опять не бывший парила!.. Дубыня, снова мы встретились! Ну и дела!.. Как же вы попали сюда?
— А как вы? Ты же решил свой отряд увести к Борисфену.
— Решить-то решил… Да увидел в Меотийском озере греческий корабль. Принял за купеческий. Хотел грабануть его возле Саркела, да никак не подступиться. Возле берега лед, вплавь пускать лошадей — угробить их…
— Так это ж мы плыли на нем!
— Теперь-то я понял. А после Саркела потерял вас из виду, а сейчас встретились. Ну, здравствуй!
— Здравствуй, Еруслан, — ответил Дубыня.
Значит, слово «Еруслан» означает имя, и этот тать хороший знакомый Дубыни, тоже, конечно, язычник…
Еруслан увидел пса и воскликнул:
— Бук, дорогой, и ты здесь! Ах, какой молодец! И в доспехах, как воин…
— А он и есть воин, — сказал Доброслав, подошел к Еруслану, и они обнялись.
Пошли расспросы, разговоры. Я понял одно: Еруслан отомстил за жену, разгромив и подвергнув сожжению солеварню на Меотийском озере.
Позже я узнал о том, как надругались греки над его женою, и в моем представлении Еруслан уже не казался кровожадным разбойником.
Зевксидам не катался по траве, а лежал, устремив единственный глаз в небо. Я подошел к нему, он еще был жив. Он повернул в мою сторону распухшее до неузнаваемости, синюшное лицо, даже попытался подняться на локте, силясь что-то сказать; губы у него шевелились, но в горле клокотало, и никаких слов я разобрать не мог…
Потом глаз его стал стекленеть, из него выкатилась крупная слеза, тело лохага содрогнулось, из носа показалась кровь, он рыгнул два раза и затих. Что он хотел сказать перед смертью? Покаяться?.. Да, теперь уже никто никогда не узнает об этом.
Мы поймали разбежавшихся лошадей и верблюдов, сложили палатки, поблагодарили Еруслана за то, что вызволил нас из беды. Велиты стали рыть могилы, чтобы похоронить Зевксидама и товарищей, а язычники вытащили из повозок буйволиные кожи, намочили их в озере и обмотали ими своих, погибших в сражении.
Доброслав объяснил, что теперь они довезут их до берега Танаиса, а там, отыскав для погребального огня необходимый горючий материал, сожгут трупы по обычаю предков, — здесь, как мы понимали, такой костер не разжечь… Разве что может сгодиться ковыль-трава, но жару от нее хватит лишь на то, чтобы приготовить пищу. И только.
Проверяя, крепко ли приторочен сундук с драгоценностями, я сказал Константину:
— Отче, а этих двух язычников — Доброслава и Дубыню — с их псом нам послал сам Господь Бог… Если бы не они, мы бы пропали. Не от рук угров погибли бы, так от стрел и мечей разбойников Еруслана.
— Ты прав, Леонтий. Значит, нам не суждено умереть в этих необозримых хазарских степях… Господь желает, чтобы я сразился с иудейскими и мусульманскими богословами. Поэтому он дарует нам жизнь.
— Господу нашему слава, и ныне, и присно, и во веки веков…
— Аминь! — заключил Константин и осенил себя крестным знамением.
С отрядом Еруслана вскоре расстались — они повернули обратно, мы же продолжали свой путь к Итилю.
Ктесий за остальное время пути вел себя тише воды, ниже травы. Серебряный шлем он еще там, у озера, снял и больше не надевал его, видимо, стыдно капитану было за проявленную трусость. Только так расценили мы его поведение в день нападения угров.
А мы с Константином, качаясь в седлах, мирно обозревали бескрайние земли хазар, занимающие огромные пространства Закавказья, Нижнего и Среднего Поволжья, Северного Крыма, территорию между Волгой и Уралом.
— Кто же они, хазары? Откуда? — спрашивал я всезнающего Константина.
— Ведаю то, что прародители их были акациры, обитающие в пятом веке в стране Берсалии, которая находилась за рекой Сулак. Акациры — кацары — казары… Одним словом, кочевники[112]. Пришел Аттила, покорил акациров и назначил им правителем своего сына Эллака. А тот на Волге потеснил булгар и расширил свои владения. Далее он свою орду двинул в Грузию и Азербайджан, но натолкнулся на армию арабов, которые тоже хотели подчинить себе Кавказ. Многие десятилетия они воевали между собой. И вспоминается один интересный факт: в сражении за город Дербент был убит арабский полководец Абд-ар-Рахман, и тело его захватили хазары. Они его забальзамировали, поместили в сосуд и сохраняли в нем, полагая, что с помощью могущественного, пусть даже мертвого, полководца можно вызвать дождь, избежать засухи и обеспечить победу в войне…
