— Нет. Это немыслимо, — возразил коннетабль. — Нет. Я должен идти. И вы тоже, господин герцог. Спасибо вам, господин Эриссон, и вам тоже, милорд Салиф Блюм. После церемонии мои служащие вызовут вас и тайно арестуют господина Бека. А пока девочке будет предоставлена двойная охрана. Мой лейтенант прибудет в ваше распоряжение. Возьмите столько людей, сколько потребуется. Не нужно пугать ее величество, пусть люди спрячут оружие. Опишите моему лейтенанту приметы Шоле. Поиски, возможно, и не начнут, но будут настороже. Между банкетом и заседанием я, если смогу, вернусь к этому вопросу. Мадам… господа…
Великий картежник ушел. Филим О'Лайам-Роу, чьи волосы цвета осенней листвы встали дыбом, а глаза ввалились от трудной бессонной ночи, сжал кулаки, ударил ими друг о друга и выругался. Вдовствующая королева, почти забыв о его присутствии, повернулась к окну, взгляд широко открытых глаз Маргарет Эрскин последовал за ней. Но Мишель Эриссон, так неожиданно прибывший следом за ирландцем, провел своими искривленными подагрой пальцами по всклокоченным седым волосам и сквозь зубы пробормотал:
— Лайам aboo, сынок, Лайам aboo! Мой гэльский поистрепался, как пообтерлась в седле задница моя, но если ты говоришь то, что я надеюсь услышать, Лайам aboo, сын мой, Лайам aboo!
На озере ранний туман рассеялся и маленькие лодки отогнали на середину. Небольшая группа музыкантов, осторожно передвигаясь по украшенному цветами плоту, настраивала ребеку, лютню и виолу для предстоящей репетиции, и ноты в неподвижном воздухе звучали тонко, словно крики ловцов устриц. На берегу, на арене для турниров, вокруг павильонов и трибун суетились люди.
Все выглядело великолепно, хотя и не совсем ново. Тема и костюмы сегодняшнего представления уже использовались прежде, но для английских уполномоченных это было достаточной честью. Трибуны в классическом стиле Сибека де Карпи 31), окружавшие арену для турниров, были заново украшены гирляндами из виноградных листьев и бюстами, картушами и фигурами крылатых гениев, несущих три королевских флага: после церемонии вручения ордена, банкета и заседания вечером предполагался рыцарский турнир.
А позже — карнавал на воде. Вокруг озера были разбиты невысокие сады, в каждом конце возведены фонтаны и построены павильоны, выходящие на воду, задрапированные ослепительными золотыми тканями, увешанные лампами и кольцами для факелов. Там, где сейчас работали художники, раздетые до пояса, после обеда будут сидеть придворные и смотреть представление «Ida la bergere phrygienne» [39]. Оную пастушку со многими предосторожностями повезут вокруг озера в колеснице, запряженной гусями, нимфами и сатирами, паны и кентавры будут резвиться вокруг. Некоторые из них, соблазненные солнцем и дозволенной небрежностью нарядов, явились сюда и распростерлись на сухой траве. Победа с золотыми крыльями сидела под грушевым деревом, играя на свистульке, а две жрицы, увенчанные змеями, подшучивали над Бахусом в пурпурном одеянии, который сидел на камнях, опершись руками о колени и опустив ноги в прохладную воду.
За садами громоздились прочие аксессуары: бурдюк из леопардовой шкуры, из которого веселый бог станет лить на тропинки дешевое вино; колесницы, которые повезут слоны, страусы и олени; фортуна, доставленная из Анжера, с колесом и яблоком в руке; повозки, набитые статуями королей и богов. Восхищаясь всем этим, среди группы лесных дев стояла сама Диана, мадам де Валантинуа, в черном с золотом одеянии, расшитом серебряными звездами, поразительно коротком, хотя и не настолько, как платья нимф, едва доходящие до середины бедер. Их луки и стрелы, вырезанные из твердой древесины и позолоченные, были свалены в кучу вместе с коронами, факелами и голубиными клетками. Дамы ее свиты в лиловом люстрине выглядели разгоряченными и веселились напропалую, а рабочие не стеснялись в выражениях.
— Старая проститутка, — сказал смотритель зверинцев, вглядываясь из-под тюрбана в дальний конец озера. Слон Хаги, уже наполовину облаченный в дорогую позолоченную сбрую, звучно рыгнул, сохраняя спокойствие, а Пайдар Доули со своими тонкими, затянутыми в черную фланель ногами, которые просто ненавидели землю, по которой ступали, холодно бросил:
— Это женщина короля. Неужели тебе нужен третий глаз, чтобы узнать ее? Если он не здесь, то где же он?
Затянутый в парчу человек, скрестив ноги, сидел перед самым большим павильоном, наблюдая, как смотрители снуют от палатки к палатке и от клетки к клетке, прислушиваясь к негромким звукам, издаваемым животными, и вдыхая через широкие, словно бобы, ноздри разнообразные запахи, характерные для содержащегося в порядке зверинца. Он не повернул головы.
— Если ты не знаешь, то, поди, тебе и знать-то не след, — сказал Абернаси.
С верблюдом, предназначенным для того, чтобы везти фимиам, ночью случился припадок. Придется использовать мулов, гепардам он больше не доверяет. Трава зашуршала под ногами приближающегося человека, и кто-то еще опустился на корточки рядом с ним.
— Если ты имеешь в виду принца Барроу, то он в замке, — заметил Тош. — Боже, что это тебе напоминает?
— Париж. Лион. Руан. Дьеп. Амбуаз. Анжер, — принялся перечислять Абернаси. — Всюду одно и то же, только на сей раз дело дошло до собственного кошелька, так что мы жмотничаем и жалеем скотине на сено. А помнишь, какой переполох устроил Хаги… Нет, конечно. Тебя же не было в Руане.
— Они рядятся в богов, — заявил Пайдар Доули и сплюнул. — Французы, англичане — все один черт. Боги из преисподней, сказал бы я: топчут траву, чтобы погонять мячик, а комнатных шавок наряжают так, что хватило бы прокормить пол-Ирландии хлебом целый год. Герои Тары поставили бы их, аспидов, голова к голове и мололи бы зерно.
Откинувшись на выжженную траву, Тош положил руки под голову.
— Что ты напустился на французов: они-то ведь выбросили англичан из своей страны.
В два прыжка Доули очутился рядом с канатоходцем.
— Им помогали восемь тысяч ирландцев! — завопил он. — Ты что же, утверждаешь, будто Ирландия не сможет согнать англичан со своих берегов таким ударом, что эти толстые рожи увидят сразу семь дорог? А шотландцы? Теперь всякому ведомо, что великая шотландская нация размякла до того, что Франции приходится вести за нее все войны. Бабы, которыми правят бабы… А вот и ваш великий полководец в юбчонках, девка, едва отнятая от груди, идет командовать парадом.
Тош, человек спокойный, поймал взгляд Абернаси и перевернулся на бок.
— О да: в Ирландии водятся огромные волы, — сказал он, — но, говорят, их невозможно переправить по морю из-за длиннющих рогов.
