Дочитав страницу, визирь проложил ее полоской золота вместо закладки и поднял глаза. На лице его появилась насквозь фальшивая улыбка.
– А, любезный Текер-ага? Здравствуй. Слышал, не с пустыми руками пожаловал?
Голос у него был тонкий, надтреснутый, источающий любезность. Таким голосом змея могла бы спрашивать укушенного ей суслика, проглотить ли его живьем или подождать, пока подействует яд.
– Да, не с пустыми руками пришел я к тебе, сиятельный Фатих. Привел лазутчика.
– Лазутчика? – притворно удивился визирь. – И что же дало тебе повод думать, что этот человек – лазутчик?
– Во-первых вещи, найденные при нем. Книжица с описаниями мест, где он бывал, рисунками и цифрами, – не оборачиваясь, судья вытянул руку. Энвер-эфенди вложил в нее книжицу. – Какое-то неизвестное снадобье, неизвестно для чего предназначенное. – Он продемонстрировал визирю мешочки. – И кошель с хорасанскими монетами, – он тряхнул кошелем перед носом визиря.
– Да, книжица свидетельствует неопровержимо, – почесал бровь визирь, пролистнув несколько страниц. – И кто же подослал к нам этого лазутчика и с какой целью?
– Он говорит, что Узун Хасан-бек, но я думаю, что это неправда.
– Да ничего я такого не говорил! – Афанасий трепыхнулся в руках стражников, возмущенный столь наглой ложью.
Сильный удар по затылку оборвал его на полуслове, да еще и Сабир, подскочив, зажал ему рот пахнущей рыбой ладонью.
– Скрывает одну ложь за другой? Интересно. И зачем бы ему это делать?
– Он сам рассказал, что после того, как сделает все дела в Торбазоне, голос судьи понизился до заговорщицкого шепота. – Это дает нам повод предположить, что направляется он вовсе не в Герат, домой, как рассказывает, а в развалины, – судья выдержал трагическую паузу, – Аламута!
Все находящиеся в зале шумно выдохнули. Аламут был древней крепостью, в которой Хасан ибн Саббах, Старец Горы, собрал несколько учеников и обучил их искусству убийства. Причем не простого, а прилюдного. Многие визири, шахи и султаны, да и европейские монархи сложили головы от клинков и яда хашишинов[48] на площадях и улицах своих столиц. И никакая стража, никакие доспехи не смогли их уберечь. Неужели они хотят обвинить Афанасия в том, что и он принадлежит к семье этих убийц? Похоже.
Он снова дернулся в путах, хотел оправдаться, но вонючая ладонь Сабира лишь плотнее прижалась к лицу.
– М-да, – визирь снова почесал бровь. – Сама крепость разрушена уже больше двух сотен лет назад, но поговаривают, – он многозначительно помолчал, – что последователи клана продолжают собираться там, а после направляются во все концы света с новыми смертоносными заданиями.
– Именно так я и подумал, сиятельный Фатих, – подобострастно произнес судья. – Как услышал про южный Каспий, так сразу и… И к вам. Мне кажется, это очень важные сведенья, – «не забудьте, что именно я их вам принес», можно было и не добавлять.
Ничего себе, подумал Афанасий, понятно, что судьба пойманного во вражеском лагере лазутчика незавидна, но по сравнению с судьбой наемного убийцы она может показаться раем.
– Ассасин? В Трапезунде? – произнес визирь, словно пробуя оба эти слов на вкус. – Да, это гораздо значительней, чем какой-то лазутчик. И как ты думаешь, против кого может быть направлен его клинок?
В этот момент Сабир отнял ладонь от лица купца, чтобы отогнать севшую на ухо муху. Афанасий вскинулся, закричал пронзительно:
– Да какой клинок? Нет у меня никакого клинка! – заорал он, совсем забыв, что засапожный нож так и остался у него в голенище, и тут же снова получил по шее. Но был услышан. И совершенно неправильно истолкован.
– …или яд? – добавил визирь.
– Думаю, – судья снова выдержал трагическую паузу, но ничего не сказал. Только поднял вверх указующий перст.
– Скорее всего ты прав, – кивнул визирь, – кто бы стал посылать тренированного убийцу, чтоб разделаться с нами, ничтожными. Совсем не то наш Исмаил-паша, своей доблестью наживший множество врагов.
– Исмаил-паша неустрашим! – почти в один голос воскликнули судья и Энвер.
– Да. Но, увы, смертен, как все мы, – грустно проговорил Фатих. – Что ж, тогда нужно написать донесение и препроводить преступника пред светлые очи паши.
– А может, мы его сами казним, а Исмаил-паше отправим только донесение? – с надеждой спросил Текер-ага.
У Афанасия перехватило дыхание – а действительно, чего им с ним возиться-то? Обезглавить, и вся недолга, а бумага все стерпит.
– Хорошо бы, но боюсь, Исмаил-паша будет недоволен, если мы не предъявим ему убийцу.
У купца немного отлегло от сердца. Значит, прямо сейчас на расправу не кинут, будет хоть небольшой шанс еще немного пожить. Может, даже удастся что-то объяснить, доказать. Хотя, конечно, вряд ли, с тоской подумал он, глядя в холодные глаза визиря. Тот спокойно, не мигая, встретил его взгляд.
– Ладно, отведите его пока куда-нибудь, а я сейчас напишу донесение великому Исмаил-паше и отправимся к нему. С такими делами лучше не затягивать.
Он крикнул двух писцов, один из которых развернул написанную Текером-ага бумагу и начал зачитывать ее вслух, другой пристроился у низкого столика и стал ее переписывать так, будто до всего дошел умом сам Фатих. Судья сник, а Энвер-эфенди, наоборот, ухмыльнулся. Отлились кошке мышкины слезы.
Мальчик-служка, тоже из плененных греков, провел Афанасия и его конвоиров в темную комнату с узкими окнами под потолком, коя раньше была складом или чем-то вроде этого. Оставил, не сказав ни слова. Стражники расселись по лавкам, стоящим воль стен, купца же заставили опуститься прямо на пол.
Здесь они просидели довольно долго, причем за время пребывания никто не проронил ни слова. Наконец двери распахнулись, и тот же мальчик жестом пригласил их на выход.
Судья вышел первым, за ним офицер, следом ярыжка-Сабир, а уж потом стражники, как собаки медведя, облепившие могучего Афанасия. В этот раз комната с бассейном была не пуста, в ней плескались какие-то подростки. Мальчики, девочки – не поймешь за поднимаемыми ими фонтанами брызг. Высокая женщина в белой тунике, прихваченной на плече крупной брошью, прошла вдоль края бассейна, поставила на специальный столик поднос с фруктами. Без выражения посмотрела на конвоируемого тверича.
Кому-то в этом мире весело, с животной тоской подумал Афанасий, кто-то в купальне плещется, кто-то фрукты заморские жрет, а его сейчас…
Купца вытолкнули на крыльцо. Он глянул вниз и обомлел. У лестницы стояла уже знакомая повозка судьи, а перед ней – роскошная карета под крышей, но без бортов, завешанная кисейными пологами, сквозь которые проглядывали курганы из вышитых подушек. За повозкой стояла грубо сработанная телега на колесах без спиц. Запряжена она была одним ломовым конем с широкой грудью и толстенными ногами. Над телегой высилась клетка из перехваченных железными скобами деревянных шестов.
