Крапива не напугалась. Подпустила его вплотную. А потом сотворила то, на что лучше вовсе не посягать, ежели не умеешь. Он был в трёх шагах, когда она прянула навстречу. Её правая рука вроде бы плавно качнулась к обвитому ремешками черену… Но меч вылетел из ножен с немыслимой быстротой, как белая вспышка. И выхлестнул вперёд без замаха, стремительной дугой слева направо!..
Круглый, плоский, остро отточенный конец его перечеркнул седоусого на ладонь выше ремня. Разбойник не успел ни вскрикнуть, ни застонать, даже дотянуться ладонями к животу. Лишь глаза округлились от ужаса да начал раскрываться рот… Меч Крапивы возвратным движением взмыл вверх. И усилием всего тела пал начавшему сгибаться разбойнику на плечо.
Остальные шарахнулись от бесформенного куска ещё не умершей плоти.
– Кому ещё? – оскалила зубы Крапива. Она стояла на прежнем месте, и её меч, легко сбросивший немногие кровавые капли, задержавшиеся на стремительном лезвии, вновь покоился в ножнах. – Ну?.. Кому ещё?..
– Сразу сказали: в ту сторону не пропустим, – напомнил Болдырь своим прежним товарищам. – Через топи пойдёте. И на корабль мне чтобы не зарились!
Шестеро уцелевших оттекли от подёргивающейся, пульсирующей кровавыми струйками бесформенной груды и поспешили назад. Никто из них ничего не сказал. Они привыкли внушать страх, а сами до сих пор и не видели, что может сделать посвящённый кметь над любым таким, как они. И даже если кметь этот – девка с косой…
Луки Искры и Тойветту поворачивались им вслед, пока не сделалось ясно – совсем ушли, не вернутся.
Плот грозил разъехаться под ногами по брёвнышку, но Крапиве до этого не было дела. Развалится – она оседлает любое бревно, а до корабля доберётся. Она так работала шестом, что прочная жердь грозила сломаться в руках. И это не беда! Затрещит шест – ладонями станет грести…
Она несколько раз окликала отца, но человеческого голоса в ответ так и не дождалась. Лишь Волчок взлаивал то и дело, бегал вдоль борта, выглядывал из-за датских щитов то в одном месте, то в другом.
– Батюшка!.. – последний раз закричала Крапива, когда плотик с разгону ударился в смолёные корабельные доски. Она вскочила и прыгнула, но плот откачнулся, испортив прыжок. Крапива схватилась за один из щитов и повисла, вымочив ноги по бёдра. С недевичьей ловкостью подтянулась и махнула на палубу через борт.
Страхиня, взобравшийся на корабль следом за ней, огляделся и только покачал головой. И ладонью закрыл глаза Милаве, переданной ему с плота:
– Мёртвые здесь… Незачем тебе на них смотреть.
Куделька, привыкшая возиться с увечными и больными, была, понятно, покрепче, но и у неё лицо стало зелёное. Мертвецы уже мало напоминали живых. Беспощадное тление обезобразило красивые, сильные молодые тела – отроки с Суворовой заставы лежали раздувшиеся, потемневшие, склизкие. Жадные птицы, не дерзавшие подлетать к Твердятиному отравленному посольству, давно выклевали им смелые глаза, изодрали некогда пригожие лица…
Харальд отыскал Эгиля и подошёл к нему. Старого берсерка можно было узнать только по седым волосам да ещё по одежде. Всё остальное имело весьма мало общего с тем Эгилем, который жил в памяти Харальда.
– Я подарю тебе этот корабль, чтобы ты мог на нём добраться в Вальхаллу, – пообещал мёртвому другу сын конунга. – Помнишь, мы отправились было туда вместе, но похоже на то, что придётся тебе ехать в Обитель Богов одному…
– Не спеши зарекаться, Рагнарссон, – непрошеным встрял Страхиня. Они с Болдырем уже вовсю орудовали баграми, пытаясь выдрать из-под корабля вцепившиеся коряги. – Кабы не пришлось и тебе туда вознестись, и всем нам…
Две затопленные кокоры, обе в венцах воздетых корней, непреклонной хваткой держали корабль. Эх, не надо было Суворовой дружине доводить до смерти красавицу ель, княжившую над волоком!.. Может, и не случилось бы этой ловушки, которую даже двоим очень сильным мужчинам не удавалось ни раздвинуть, ни раскачать…
– Рубить надо, – сказал Страхиня и без дальнейших разговоров полез через борт вниз, в воду. Болдырь немного подумал и поднял из сваленного на палубе оружия хороший топорик. Боевой топорик, конечно, был легковат: его делали не для рубки мокрых корней, а для того, чтобы не отсохла рука, без устали махавши в сражении. Ну да ничего, сойдёт и такой…
Харальд, ижор и чернявый разбойник схватили багры и стали помогать Болдырю со Страхиней, а потом по совету молодого датчанина начали перетаскивать мертвецов поближе к корме, потому что корабль сидел носом, и нос следовало приподнять. Куделька и Милава сперва стояли обнявшись, придавленные. Но праздно леденеть от присутствия смерти было просто некогда: совершался последний труд, суливший спасение, и страшные человеческие тела скоро превратились в обычную тяжесть, которую следовало поднимать, передавать из рук в руки, укладывать… Одному Искре Твердятичу делать ничего не позволили. Велели взобраться на борт возле вант и стоять там, высматривая рысьими глазами – не спешит ли кто ищущий походникам гибели?
И только Крапива Суворовна ничего вокруг не замечала. Её отец лежал на носу корабля, возле прочной деревянной утицы для наматывания канатов. Как распутал с неё причальное ужище, освобождая лодью, так уже и не смог больше сдвинуться с места, прилёг отдохнуть, преклонил сивую голову на холодные доски…
Он узнал Крапиву, когда она над ним наклонилась.
– Дитятко, – выдохнули уста. – Доченька…
– Я броню тебе принесла, батюшка… – Крапива трясущимися пальцами развязывала заплечный мешок. – Счастливую твою… принесла…
Замятня Тужирич с его гриднями появились из леса, когда Болдырь и Страхиня, стуча зубами в воде, дорубали последние корни. Заметив их вдалеке, Искра начал было прикидывать, сколько времени они будут одолевать последнюю версту через топь: проводников у них быть не должно, а вряд ли они сами так хорошо знают все безопасные тропы, да и следы свои походники прятали как умели… Однако погоня двигалась гораздо быстрей, чем должна была бы. Искра присмотрелся и скоро понял, в чём дело. С Замятничами шли четверо из шести разбойников, утёкших с каменной гривы. И не было похоже, чтобы шли они по принуждению. Когда Искра об этом сказал, Болдырь начал сипло браниться и ещё яростней застучал топором.
Скоро стало совсем ясно, что высвободить корабль и уйти на нём протокой, оставив Замятничей бессильно махать вслед кулаками, не получится. Преследователи выберутся на берег раньше, чем удастся вытолкнуть лодью на чистую воду. И тогда-то Замятня сделает то, что с самого начала хотела сделать семёрка разбойников. Пойдёт прямо к протоке и оседлает узкую горловину. Два десятка воинов по берегам устья на локоть шире самого корабля!.. Будь у Харальда полный корабль гребцов, он проскочил бы шутя. Да… Если бы…
Нельзя было пускать Замятничей на прибрежную гриву. Нельзя.
На волю из озера вёл всего один путь. И всего один путь был у тех, кто желал бы эту отдушину запереть. Против семерых татей лесных достало одной Крапивы с её беспощадным мечом. Гридни боярские само кого угодно могли распластать не задумываясь.
Те из походников, кто хоть мало смыслил в воинском деле, поняли: на гриве надо ставить заслон.
Всем понятно было и то, что ушедшие в заслон останутся на верную смерть.
А те, кто попытает счастья на корабле, будут смотреть, как они погибают один за другим, покупая им время…
Крапива склонилась, быстро поцеловала отца:
– Прости, батюшка…
– Нет, – сказал Искра. – Не пойдёшь в поле. – И властно добавил: – А грести кого Харальд посадит, кроме тебя? Милаву с Куделькой?..
Крапива озиралась, чувствуя его правоту, но не желая ей покориться. Харальд нахмурился:
– Мне случалось сражаться, и не стану хвастать, будто всегда я брал верх. Но не скажут про меня, будто я бегством спасался…
– А кто бегством спасается? – натягивая на мокрое тело рубаху, удивился одноглазый варяг. – Ты к прави́лу девок поставишь?.. Я последнего глаза не пожалею взглянуть, как они лодью управятся выводить…
