— Анна! — прошептал Жан. — Нам надо как-то спуститься. Если нас увидят тут, наверху…
Он не закончил фразу. Анна осознавала опасность не хуже его самого. Их примут за убийц, фанатиков-гугенотов, которые уже не раз покушались на жизнь королей Франции в их дворце. Они могли спрятаться, только смешавшись с прислугой. Они потратили почти все остававшиеся у них монеты на шапочки, рубахи и фартук, который едва закрывал меч, привязанный у Жана к спине.
Анна продолжала ползти — вперед и вверх. Громадное дерево привело их к следующему стволу. И чем дальше они продвигались, тем громче становились звуки — перед дворцом продолжался шумный пир.
— Отец, кажется, я что-то вижу.
Жан присоединился к дочери у самого конца ветки, которая опасно прогнулась под их тяжестью. Он всмотрелся в полумрак.
— Это — стена дворца. Ты не видишь какого-нибудь балкона или другого удобного спуска?
— Нет. — Девушка повернулась к нему, так что он увидел, как блестят у нее глаза. — Но я вижу путь наверх.
Они двинулись обратно к стволу, поднялись к следующей развилке и снова полезли по ветке. Оказавшись у стены, они обнаружили водосточный желоб, а за ним — покатую крышу.
— Нам нельзя перелезать на крышу, Анна. Она скользкая после дождя. Это слишком опасно. Давай вернемся. Должен найтись другой путь вниз.
Жан уже повернулся, но тут заметил, что дочь за ним не последовала.
— Анна, пойдем!
— Отец, — проговорила девушка, свешивая голову с ветки, — ты слышишь?
Он прислушался. Единственное, что ему удалось услышать, — это непрерывное жужжание голосов, лай псов да еще громкий возглас, пробившийся сквозь приветственные крики.
— Я не слышу ничего, кроме…
— Тш!
И тут он тоже услышал — безошибочно, несмотря на шум. Басовитый рык испуганного зверя.
— Медведь! — воскликнула Анна. — Медведь, отец! Так я и знала!
С этими словами Анна прыгнула с ветки, отчаянно пытаясь ухватиться руками за карниз. Одна ее рука соскользнула, но второй удалось найти опору. Она подтянула ноги и поползла по скользкой черепице.
— Анна! — снова окликнул ее Жан, пытаясь остановить, но она уже удалялась. Через секунду она уже исчезла.
Чертыхаясь, Жан понял, что ему придется следовать за ней.
* * *
Король наметил неожиданную интерлюдию перед штурмом кондитерского замка. В последнее время подобные развлечения устраивались часто, поскольку спрос на них все увеличивался, а источники — иссякали. И пока знать Франции обирала скелеты и высасывала мозг из костей, главный медвежатник его величества, Грилло, занимался приготовлениями. Перед дворцом, прямо под сахарными стенами, которых все вожделели, открыли заранее приготовленную яму. В ее дно был вкопан крепкий заостренный кол. К нему железными клиньями были прибиты толстые цепи, оканчивающиеся кандалами. Вокруг столба широким кругом насыпаны опилки.
Служитель сказал королю, что приготовления закончены. Генрих поднялся — и мгновенно наступила тишина: даже обжираясь, все одним глазом наблюдали за монархом.
— Благородные господа и дамы Франции! — провозгласил он. — Ради пиршества и в честь появления при нашем дворе святого посланца нашего нового Отца, кардинала Борромео, мы распорядились устроить особое развлечение. Надеемся, оно усилит ваш аппетит и придаст вам сил для разгрома сладкого замка, который нас ожидает. Ибо посмотрите, что стоит между вами и им!
Король спустился с возвышения для почетного стола, и все также вскочили и ринулись вперед. Начались возбужденные перешептывания и одобрительные возгласы. Придворные и гости выстроились по краю круга из опилок: его значение было известно всем, все узнали обернутый цепями столб в центре. Все, включая Тагая.
Молодой индеец тоже встал одновременно с остальными, как только король покинул свое кресло, но, проследив за взмахом монаршей руки и увидев, куда она устремлена, юноша снова сел. Вскоре он остался один и сидел молча, повернувшись спиной к толпе. Ему нельзя было уйти, но он не обязан на это смотреть. Он может выпить еще. Всю ночь он упорно оставался трезвым, а хотелось напиться. Та-гай потянулся за бутылью.
А вот чего он не мог, так это заткнуть уши. Как только нога короля коснулась земли, был дан сигнал собакам, которых держали в темной псарне и хлыстами заставляли молчать. Их выпустили в ночной сад, и они натянули цепи, разразившись мощным лаем. При их появлении все дружно ахнули: к таким собакам здесь еще не привыкли.
— Дар от его святейшества Папы, — говорил кардинал тем, кто оказался рядом с ним, — с его родины. Неаполитанские мастиффы, лучшие в мире бойцовые собаки!
Тагай услышал это — и невольно повернулся. Эти животные не походили ни на одно из виденных им прежде. Темно-серые от носа до задних лап, в холке они доставали до пояса псарям, пытавшимся оттянуть их назад. Их головы словно состояли из одних только челюстей, с огромных, страшных зубов тянулись нити слюны. Их плечи и ляжки — сплошные тугие мышцы. Черные глаза выкатывались из красных глазниц. Тагай заметил, что многие дамы стали креститься: казалось, эти псы только что вырвались из ада.
Новый звук, еще более низкий, чем лай, рев боли и смятения, заставил псов поднять еще больший шум. Знатные гости разразились криками. Тагай попытался отвернуться, но не смог. Протянув руку назад, он опрокинул свой наполненный вином кубок. Его взгляд, как и взгляды всех присутствующих, был прикован к углу дворца.
С новым мучительным рыком появился медведь, волоча за собой двух мужчин, державших его за шею крепкими клещами. Третий натягивал толстую цепь, обмотанную вокруг туловища зверя. Его ноги оставляли на траве глубокие борозды. Еще один служитель пытался направлять движения животного, тыча в него факелами. Медведь был огромным самцом. Одним рывком он оказался в центре круга из опилок. Толпа попятилась. Дамы цеплялись за руки своих спутников, мужчины пытались выставлять вперед свои павлиньи груди и вместе с тем незаметно отодвигались подальше от медведя. Мастиффы натянули цепи и залаяли громче. С огромным трудом служителям удалось притянуть медведя к столбу с помощью закрепленной на его туловище цепи. Клещи были убраны, и поводыри попятились. Один при этом упал. Разъяренный медведь рванулся к нему. Его лапа ударила по дергающейся ноге, перевернув упавшего. И Тагай увидел, что у медведя, как всегда, вырвали когти. Его удивило то, что животному оставили хотя бы зубы. Наверное, его величество обратил внимание на жуткие челюсти мастиффов и решил немного сравнять силы в поединке.
В поединке? Никакого поединка не будет. Всегда есть только один проигравший — медведь. Зрители получат удовольствие, проверяя, сколько времени продержится медведь, скольких собак он победит — по одиночке, парами и тройками. А потом на него спустят всю свору. Тагай видел, как уже начали делать ставки: всех охватила лихорадка зрелища, и важные господа цеплялись друг за друга в радостном возбуждении. Когда спустили первого мастиффа, толпа издала торжествующий крик, словно в момент любовного экстаза.
