— Вот опять голос вам изменяет, Габриэль, — остановил его герцог. — Отдохните, друг мой, и дайте мне самому дочитать письмо. Оно меня чрезвычайно заинтересовало. Ведь это и вправду дало бы коннетаблю опасное преимущество перед нами. Но, насколько я знаю, этот болван Франциск женат на одной из девиц де Фиен. Дайте-ка мне письмо, Габриэль.
— Право же, я себя прекрасно чувствую, — поспешил уверить его Габриэль, успевший прочитать несколько следующих строк, — и мне совсем нетрудно дочитать письмо!.. До конца осталось совсем немного. «…Весьма вероятно, что этот проклятый брак будет заключен. Но есть одно обстоятельство, которое нам на руку. Молодой Монморанси состоит в негласном браке с девицей де Фиен. Предварительно необходим развод, невозможный без согласия папы. Франциск отправился в Рим, чтобы выхлопотать разрешение. Поэтому ваша задача, дражайший мой брат, опередить его и воспользоваться Вашим влиянием на его святейшество, дабы добиться отклонения ходатайства о разводе, несмотря на то, что оно будет поддержано, предупреждаю Вас, королем. Я же, со своей стороны, буду действовать со всею присущей мне энергией. В заключение молю Господа, дорогой мой брат, о даровании Вам счастливой и долгой жизни».
— Ну, ничего еще не потеряно, — заметил герцог де Гиз, когда Габриэль дочитал до конца письмо кардинала. — Отказывая мне в солдатах, папа может подарить мне, по крайней мере, буллу.
— Вы, стало быть, надеетесь, что его святейшество не даст развода Франциску де Монморанси с Жанной де Фиен и воспротивится будущему браку? — Голос Габриэля дрогнул.
— Надеюсь. Но до чего же вы взволнованы, мой друг! Вы бесценный человек: как страстно вы входите в наши интересы!.. Я тоже — можете не сомневаться — весь к вашим услугам, Габриэль. И вот что: поговорим-ка немного о вас. Исход этой кампании мне совершенно ясен. Думаю, что вам вряд ли удастся прибавить к ней новые подвиги. А поэтому не начать ли мне теперь возмещать вам свой долг, чтобы он не слишком меня тяготил, мой друг? В чем я могу помочь вам? Говорите же, будьте откровенны.
— О, ваша светлость, вы слишком добры, — смутился Габриэль, — и я не знаю…
— Вот уже пять лет вы храбро сражаетесь в моей армии, — сказал герцог, — а ни разу не приняли от меня ни одного денье. У вас должна быть нужда в деньгах, черт возьми! Деньги надобны всем. Я вам предлагаю их не в дар и не в долг, а как возмещение ваших расходов. Бросьте со мной чиниться, и хотя, как вы знаете, мы весьма стеснены…
— Да, я знаю, ваша светлость, что вашим великим замыслам недостает иной раз мелких сумм, а я столь мало нуждаюсь в деньгах, что сам собирался вам предложить несколько тысяч экю для нужд армии…
— В таком случае, я их принимаю, ибо они, признаться, не лишние. Но неужели для вас решительно ничего нельзя сделать, о вы, не ведающий желаний молодой человек? Не нужны ли вам титулы, например?
— Благодарствуйте, ваша светлость, в них у меня тоже нет недостатка, и, как я уже вам сказал, цель моих устремлений — не внешний блеск, а только слава! И так как вы полагаете, что здесь я многого не добьюсь и едва ли еще смогу быть вам полезным, то я бы с превеликой радостью отвез королю в Париж к свадьбе вашей августейшей племянницы завоеванные вами в Ломбардии и в Абруццо знамена. И вы бы меня совершенно осчастливили, если бы соблаговолили засвидетельствовать перед всем двором в сопроводительном письме на имя государя, что некоторые из этих знамен были захвачены лично мною, притом не без риска…
— Что ж, это сделать нетрудно, и вдобавок это будет справедливо, — сказал герцог де Гиз. — Мне, правда, жаль расставаться с вами, но, если во Фландрии вспыхнет война, разлука наша будет непродолжительна. Ведь ваше место там, где сражаются! Когда же вы хотите ехать, Габриэль, чтобы вовремя доставить королю эти свадебные подарки?
— Чем раньше, тем лучше, ваша светлость, если свадьба назначена на двадцатое мая.
— Это верно. Так поезжайте завтра, Габриэль, вам и то придется спешить. Идите спать, мой друг, а я тем временем напишу для вас рекомендательное письмо королю и ответ брату, который вы ему передадите, на словах же скажите, что я надеюсь уладить дело с папой.
— Возможно, ваша светлость, — сказал Габриэль, — что мое присутствие в Париже будет способствовать желательному для вас исходу дела. Таким образом, и отъезд мой послужит вам на пользу.
— Вечная таинственность, виконт д’Эксмес! Но с вами к ней привыкаешь. Прощайте! Желаю вам спокойно провести последнюю ночь в моем лагере.
— Завтра утром я приду за письмами и вашим напутствием, ваша светлость. Я оставляю у вас моих людей. Разрешите мне только взять с собой двоих из них, а также моего оруженосца Мартина Герра — такого провожатого мне достаточно. Он предан мне и храбр, на всем белом свете он боится только двух вещей: своей жены и своей тени.
— Как так? — рассмеялся герцог.
— Ваша светлость, Мартин Герр сбежал из дома — дом его близ Риэ, в Артиге, — спасаясь от своей жены. Он ее обожал, но она его частенько поколачивала. Еще до обороны Меца он поступил ко мне на службу. Но его жена или сам дьявол время от времени является ему под видом двойника и начинает его мучить. Да, вдруг он видит рядом с собою другого Мартина Герра, свой собственный образ, похожий на него как две капли воды, и это приводит его в ужас. А вообще говоря, пули для него ничего не значат и он мог бы пойти на штурм редута и захватить его. Он дважды спас мне жизнь.
— Возьмите же с собой этого доблестного трусишку, Габриэль. Завтра на рассвете будьте готовы.
Ранним утром Габриэль был уже на ногах: он провел в мечтах бессонную ночь. Габриэль явился за последними наставлениями к герцогу де Гизу и 26 апреля в шесть часов утра отбыл в Рим, а оттуда в Париж в сопровождении Мартина Герра и двух слуг.
Мы находимся 20 мая в Париже, в Лувре, в комнате ее светлости, вдовы великого сенешаля де Брезе, герцогини де Валантинуа, называемой Дианой де Пуатье. Утро. На дворцовых часах только что пробило девять. Г-жа Диана, вся в белом, кокетливо прилегла на покрытый черным бархатом диван. Рядом с ней на стуле сидит король Генрих II.
Присмотримся же к декорации и к действующим лицам.
Комната Дианы де Пуатье блистала несказанной роскошью. Недаром породить ее могла только та прекрасная заря искусства, которая именуется Возрождением. Живопись на полотнах Приматиччо изображала охотничьи эпизоды, главною героиней которых была, разумеется, Диана, богиня охоты и лесов. На золоченых расписных медальонах и панно повсюду виднелись соединенные гербы Франциска I и Генриха II. Бесконечные и разнообразные эмблемы Дианы-Луны, множество девизов, по большей части начертанных по-латыни, делали честь изобретательности декораторов того времени. А чего стоили восхитительные арабески, обрамлявшие эмблемы и девизы, или изящные предметы меблировки! Если бы мы стали их описывать, то все это, во-первых, отодвинуло бы в тень великолепие нашего времени, а во-вторых, слишком много бы потеряло в нашем описании.
