потрясенные необычной обстановкой, они походили на карманных воров,
пойманных с поличным. Каждый из двенадцати стоял перед выбором: или меч
верховного судьи, или веление своей совести.
Затем Блад перевел взгляд на членов суда и его председателя – лорда
Джефрейса, о жестокости которого шла ужасная слава.
Это был высокий, худой человек лет под сорок, с продолговатым красивым
лицом. Синева под глазами, прикрытыми набрякшими веками, подчеркивала блеск
его взгляда, полного меланхолии. На мертвенно бледном лице резко выделялись
яркие полные губы и два пятна чахоточного румянца.
Верховный судья, как было известно Бладу, страдал от мучительной
болезни, которая уверенно вела его к могиле наиболее кратким путем. И доктор
знал также, что, несмотря на близкий конец, а может, и благодаря этому,
Джефрейс вел распутный образ жизни.
– Питер Блад, поднимите руку!
Хриплый голос судебного клерка вернул Блада к действительности. Он
повиновался, и клерк монотонным голосом стал читать многословное
обвинительное заключение: Блада обвиняли в измене своему верховному и
законному владыке Якову II, божьей милостью королю Англии, Шотландии,
Франции и Ирландии. Обвинительное заключение утверждало, что Блад не только
не проявил любви и почтения к своему королю, но, соблазняемый дьяволом,
нарушил мир и спокойствие королевства, разжигал войну и мятеж с преступной
целью лишить своего короля короны, титула и чести, и в заключение Бладу
предлагалось ответить: виновен он или не виновен?
– Я ни в чем не виновен, – ответил он не задумываясь.
Маленький остролицый человек, сидевший впереди судейского стола,
подскочил на своем месте. Это был военный прокурор Полликсфен.
– Виновен или не виновен? – закричал он. – Отвечайте теми же
словами, которыми вас спрашивают.
– Теми же словами? – переспросил Блад. – Хорошо! Не виновен. – И,
обращаясь к судьям, сказал: – Я должен заявить, что не сделал ничего, о чем
говорится в обвинительном заключении. Меня можно обвинить только в
недостатке терпения во время двухмесячного пребывания в зловонной тюрьме,
где мое здоровье и моя жизнь подвергались величайшей опасности…
Он мог бы сказать еще многое, но верховный судья прервал его мягким,
даже жалобным голосом:
– Я вынужден прервать вас. Мы ведь обязаны соблюдать общепринятые
судебные нормы. Как я вижу, вы не знакомы с судебной процедурой?
– Не только не знаком, но до сих пор был счастлив в своем неведении.
Если бы это было возможно, я вообще с радостью воздержался бы от подобного
знакомства.
Слабая улыбка на мгновенье скользнула по грустному лицу верховного
судьи.
– Я верю вам. Вы будете иметь возможность сказать все, что хотите,
когда выступите в свою защиту. Однако то, что вам хочется сказать сейчас, и
неуместно и незаконно.
Блад, удивленный и обрадованный явной симпатией и предупредительностью
судьи, выразил согласие, чтобы его судили бог и страна note 12. Вслед за этим
клерк, помолившись богу и попросив его помочь вынести справедливый приговор,
вызвал Эндрью Бэйнса, приказал ему поднять руку и ответить на обвинение. От
Бэйнса, признавшего себя невиновным, клерк перешел к Питту, и последний
дерзко признал свою вину. Верховный судья оживился.
– Ну, вот так будет лучше, – сказал он, и его коллеги в пурпурных
мантиях послушно закивали головами. – Если бы все упрямились, как вот эти
несомненные бунтовщики, заслуживающие казни, – и он слабым жестом руки
указал на Блада и Бэйнса, – мы никогда бы не закончили наше дело.
Зловещее замечание судьи заставило всех присутствующих содрогнуться.
После этого поднялся Полликсфен. Многословно изложив существо дела, по
которому обвинялись все трое подсудимых, он перешел к обвинению Питера
Блада, дело которого разбиралось первым.
Единственным свидетелем обвинения был капитан Гобарт. Он живо обрисовал
обстановку, в которой он нашел и арестовал трех подсудимых вместе с лордом
Гилдоем. Согласно приказу своего полковника, капитан обязан был повесить
Питта на месте, если бы этому не помешала ложь подсудимого Блада, который
заявил, что Питт является пэром и лицом, заслуживающим внимания.
По окончании показаний капитана лорд Джефрейс посмотрел на Питера
Блада:
– Есть ли у вас какие-либо вопросы к свидетелю?
– Никаких вопросов у меня нет, ваша честь. Он правильно изложил то,
– Рад слышать, что вы не прибегаете к уверткам, обычным для людей
вашего типа. Должен сказать, что никакие увиливания вам здесь и не помогли
бы. В конце концов, мы всегда добьемся правды. Можете не сомневаться.
Бэйнс и Питт, в свою очередь, подтвердили правильность показаний
капитана. Верховный судья, вздохнув с облегчением, заявил:
– Ну, если все ясно, так, ради бога, не будем тянуть, ибо у нас еще
много дел. – Сейчас уже в его голосе не осталось и признаков мягкости. – Я
полагаю, господин Полликсфен, что, коль скоро факт подлой измены этих трех
мерзавцев установлен и, более того, признан ими самими, говорить больше не о
чем.
Но тут прозвучал твердый и почти насмешливый голос Питера Блада:
– Если вам будет угодно выслушать, то говорить есть о чем.
Верховный судья взглянул на Блада с величайшим изумлением, пораженный
его дерзостью, но затем изумление его сменилось гневом. На неестественно
красных губах появилась неприятная, жесткая улыбка, исказившая его лицо.
– Что еще тебе нужно, подлец? Ты опять будешь отнимать у нас время
своими бесполезными увертками?
– Я бы хотел, чтобы ваша честь и господа присяжные заседатели
выслушали, как это вы мне обещали, что я скажу в свою защиту.
– Ну что же… Послушаем… – Резкий голос верховного судьи внезапно
сорвался и стал глухим. Фигура судьи скорчилась. Своей белой рукой с
набухшими синими венами он достал носовой платок и прижал его к губам. Питер
Блад понял как врач, что Джефрейс испытывает сейчас приступ боли, вызванной
разрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал: – Говори!
Хотя что еще можно сказать в свою защиту после того, как во всем признался?
– Вы сами об этом будете судить, ваша честь.
