Алессандро Кальфо появился на свет в испанском квартале, в бедном районе Неаполя. Его многодетная нищая семья, ютилась в одной – единственной комнатке, выходящей прямо на улицу. Выросший среди людей, чей вулканический темперамент питает щедрое неаполитанское солнце, он очень рано почувствовал неодолимую тягу к наслаждению. Кругом было столько мягкой, трепещущей плоти, недоступной для маленького бедняка. И он научился грезить о своих желаниях и желать осуществления своих грез.
Алессандро мог бы стать истинным неаполитанцем, ревностным служителем культа Эроса — единственного божества, способного даровать сладкое забвение обитателю убогого квартала. Но строгие нравы семьи не позволяли надеяться, что его мечты осуществятся. Скорее можно было дождаться чудес от святого Януария.
Тогда – то отец и отправил его на негостеприимный север Италии: в их тесной каморке ютилось слишком много народу. Пусть из его сынка сделают церковника, но только не абы где, нет! Папаша, восторженный поклонник Муссолини, слыхал, что там — в высших, стало быть, сферах — приняли решение учреждать семинарии, где детей воспитывают в духе фашизма. Коль скоро Господь сам добрый итальянец, то и готовиться к служению нужно именно в подобном заведении. Так Алессандро в десять лет от роду отослали на пологие берега реки По, где он облачился в сутану, чтобы никогда ее более не снимать.
Но сутана не могла заставить этого сына Везувия смириться с его новым положением.
В семинарии он сделал свое второе открытие: ощутил, что комфорт и достаток также притягательны, как и мир наслаждений. Средства таинственным образом стекались сюда от правых радикалов, чьи сети были раскинуты по всей Европе. Нищий уличный мальчишка живо смекнул, что деньги могут все.
Когда ему исполнилось семнадцать, Алессандро отправили в Ватикан для изучения латыни — языка Бога. Там его ожидало третье открытие: он познал вкус власти. Узнал, что она может наполнить жизнь смыслом даже больше, чем погоня за наслаждением. Конечно, культ Эроса приближает к тайне Всевышнего, но власть делает того, кто ею обладает, равным Богу.
Внутренняя склонность к фашизму в один прекрасный день привела его в Союз Святого Пия V. Он понял, что здесь обретет все, что желает. Его жажда власти утолится в лоне тоталитарной идеологии Союза. Сутана с фиолетовой оторочкой будет напоминать ему о духовных устремлениях, так поздно пробудившихся в нем, и в то же время позволит удовлетворить терзающие его желания. Деньги рекой потекут к нему благодаря сотням досье, которые тщательно составляются Союзом, никого не оставляющим без внимания.
Деньги, власть и наслаждение — в этом весь Алессандро Кальфо. К сорока годам его уже называли «монсеньором», он стал ректором таинственной и весьма влиятельной Коллегии, подчиненной непосредственно папе и ни от какой иной власти не зависящей. И тут произошло нечто неожиданное: он воспылал истинной страстью к порученному ему делу и стал яростным защитником догм церкви, которой был обязан всем. Он перестал сдерживать свою чувственность. Однако, позволив страстям выразиться во всей полноте, он придал им размах, соответствующий его духовной власти: отныне он видел в этом способ посредством преображения плоти быстро приблизиться к мистическому соединению с Богом.
Всего два человека, сам папа да кардинал Эмиль Катцингер, знали, что этот низенький человечек с елейным голосом и есть всемогущий ректор. Для всех же прочих, urbi et orbi [Urbi et orbi — город и мир (лат.)], он оставался скромным минутантом Конгрегации.
— Садитесь. У нас два вопроса: один касается дел внутренних, другой — внешних.
Так было принято в правящих ведомствах Ватикана: под «внутренними вопросами» подразумевалось то, что происходит внутри церкви, стало быть, в дружественной, привычной и уютной среде. А вопросы «внешние» имели отношение к остальному миру — враждебному и безумному, который тем не менее следовало держать под контролем.
— Мы уже обсуждали проблемы французского бенедиктинского аббатства…
— Да, вы просили меня принять необходимые меры, но мы не успели вмешаться, несчастный отец Андрей покончил с собой. Полагаю, дело закрыто.
Его высокопреосвященство терпеть не мог, когда его перебивали, главным здесь был он. Нужно поставить Кальфо на место.
Папа приблизил к себе австрийца Катцингера, поскольку тот обладал репутацией просвещенного богослова. Но кардинал оказался ярым консерватором, что соответствовало глубоким убеждениям самого папы.
— Самоубийство — страшный грех, да примет Господь его душу! Но, похоже, в этом монастыре завелась еще одна паршивая овца. Взгляните на сообщение отца настоятеля. — Он протянул Кальфо папку. — Может быть, это не так уж важно, вы ознакомьтесь, потом обсудим.
Отношения Катцингера с собственным прошлым были довольно сложными: его отец был офицером австрийского вермахта, служил в дивизии «Аншлюс». Кардинал отвергал нацизм, но при этом считал, что только он способен объединить мир под эгидой единственно истинной католической веры.
— А вот внутренний вопрос непосредственно касается вас, монсеньор…
Кальфо закинул ногу на ногу и ждал продолжения.
— Вам известна римская поговорка: una piccola avventura non fa male — от маленького приключенья вреда нет, лишь бы прелат, уважая свой сан, не забывал о скромности и хорошем тоне. А до моего сведения дошло, что некая… некое создание может пойти на контакт с папарацци. Антиклерикальная пресса обещает ей целое состояние в обмен на откровения касательно… Как бы выразиться?.. Личных отношений, в которых вы якобы с ней состояли.
— Это были духовные отношения, ваше высокопреосвященство: мы вместе продвигаемся по стезе мистического опыта.
— Не сомневаюсь. Но дело в том, что журналисты предлагают очень большие деньги. Что вы думаете делать?
— Молчание — первейшая добродетель христианина. Наш Господь, и тот отказался отвечать Каиафе, клеветавшему на него. Полагаю, хватит нескольких сотен долларов?
— Вы шутите! На сей раз сумма на порядок больше. Я готов вам помочь, но пусть это будет в последний раз. Святой Отец вряд ли не заметит так встревожившую нас статейку в «Ла Стампа». Все это прискорбно!
Эмиль Катцингер извлек из складок своей пурпурной сутаны маленький серебряный ключик, открыл нижний ящик письменного стола. В ящике лежали десятка два пухлых конвертов. Католическая империя собирала налог со всех, даже самых маленьких приходов. Катцингер руководил одной из трех конгрегации, обеспечивающих сбор этих денег.
Он осторожно взял первый конверт и проворно пересчитал содержимое. Затем протянул конверт Кальфо, тот его приоткрыл, но проверять не стал, неаполитанцу достаточно одного взгляда на пачку купюр, чтобы определить размер суммы.
