Чем выше мы поднимались, тем опаснее становились узкие тропы. Во многих местах, где дорога резко уходила вверх, нам приходилось тащить на себе овец, лошадей и груженные припасами телеги. Стоило поскользнуться, сделать неверный шаг, и человек, потеряв равновесие, исчезал в расщелине или срывался в пропасть, часто увлекая за собой товарища.
— Вперед, вперед! — гнали нас рыцари. — В Антиохии Господь вознаградит вас за все.
Но за одной вершиной открывалась другая, за пройденным поворотом виднелся новый, и тропа становилась все уже и опаснее. Даже многие из рыцарей подрастеряли былую спесь и, сойдя с коней, несли на себе тяжелые доспехи, мало чем отличаясь от простой пехоты.
Где-то на одной из вершин мы потеряли Гортензию — в повозке от нее осталось лишь несколько перьев. Одни подозревали, что это благородные господа устроили себе обед за чужой счет. Другие говорили, что гусыня, у которой здравомыслия оказалось больше, чем у людей, просто предпочла дезертировать, не дожидаясь верной смерти. Сам Робер впал в отчаяние. И было от чего — птица прошла с ним через всю Европу! Многие полагали, что вместе с ней от нас окончательно ушла удача.
И все же мы шли, шаг за шагом поднимаясь все выше, изнемогая от зноя, но веря, что на той стороне хребта лежит Антиохия.
А за ней — Святая земля. Иерусалим!
— Расскажи-ка нам историю, Хью, — попросил Никодим, когда мы вышли к одному особенно опасному перевалу. — И чем непристойнее, тем лучше!
Обвивавшая скалу тропа пролегала над бездонной пропастью, заглядывать туда отваживались немногие. Здесь каждый шаг грозил бедой, и малейшая ошибка могла стоить жизни. Что касается меня, то я вверил свою судьбу обычной козе, рассчитывая на ее размеренную поступь и инстинкт больше, чем на самого себя.
— Ладно, расскажу. Это история о монастыре и борделе. — Мне довелось услышать ее от одного постояльца, знавшего много занятных баек. — Путник идет по тихой сельской дороге и вдруг видит перед собой вырезанный на дереве указательный знак с такой подписью: «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Две мили».
— Эй, да я и сам такой видел! — отозвался один солдат. — За последним поворотом.
Несколько человек, позабыв об опасности, рассмеялись.
— Путник, конечно, думает, что это шутка, и идет дальше. Вскоре ему попадается второй знак. «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Одна миля». Теперь ему становится любопытно. Он проходит еще немного и натыкается на третий знак: «Монастырь. Бордель. Следующий поворот направо».
«А почему бы и нет?» — думает путник и сворачивает направо. Через некоторое время дорога приводит его к старинной каменной церкви с вывеской «Святая Бригитта».
Поднимается на крыльцо, звонит в колокольчик, и к нему выходит настоятельница.
— Чем могу помочь тебе, сын мой?
— Я видел знаки вдоль дороги, — говорит путник.
— Очень хорошо, — отвечает настоятельница. — Следуй за мной.
Они идут по каким-то темным петляющим коридорам, и путник то и дело видит улыбающиеся ему прекрасные лица.
— Куда только деваются эти красотки, когда мне что-то надо? — проворчал у меня за спиной какой-то солдат.
— Наконец настоятельница останавливается у двери, — продолжал я. — Путник входит. Его встречает премиленькая монахиня и говорит: «Положите в чашу золотую монетку». Он поспешно выгребает все из карманов. «Хорошо, этого достаточно, — говорит женщина. — А теперь пройдите вот в эту дверь».
Путник, весь в предвкушении райских утех, открывает дверь и оказывается на улице, у входа. Он поднимает голову и видит еще один знак. На нем написано: «Ступай с миром и считай, что тебя отымели».
Слушатели рассмеялись, и только шедший за мной Робер пробормотал:
— Не понял. Я думал, там был бордель.
— Ничего, еще поймешь.
План Нико сработал: люди ненадолго расслабились, путь стал хоть немного, но все же легче. Оставалось только спуститься с хребта.
Внезапно за спиной у меня что-то загрохотало. Прямо на нас сверху летел обломок скалы. Я успел обернуться, схватить Робера за руку и рвануть к себе. Мы прижались к отвесной стене, и камнепад прогремел совсем близко, низвергаясь в бездну.
Смерть была рядом, но на этот раз нам повезло. Мы с Робером переглянулись.
Позади закричал испуганный мул. Никодим попытался успокоить животное.
— Позаботься о нем! — рявкнул какой-то рыцарь. — На этом муле ваш двухнедельный запас продовольствия.
Никодим потянулся за веревкой, но мул подался в сторону, и его задние ноги соскользнули с тропы. Я хотел ухватиться за уздечку, но было поздно. В глазах несчастного животного мелькнул ужас, камень у него под ногами не выдержал, и мул с отчаянным воплем полетел вниз.
Мало того, падая, он потянул за собой своего собрата, с которым был связан.
Я понял, чем это грозит, и громко крикнул:
— Нико!
Старый грек был слишком медлителен и неповоротлив, чтобы успеть отскочить в сторону. Наступив на собственную сутану, он споткнулся и упал.
Наши взгляды встретились.
— Нико!
Видя, что старик соскальзывает с тропы, я бросился к нему, но успел ухватиться лишь за ремень кожаной сумки, которую он носил через плечо.
Никодим посмотрел на меня и покачал головой.
— Отпусти, Хью… Не отпустишь, мы свалимся оба.
— Не отпущу! Дай руку, — попросил я. За моей спиной уже собралась толпа. — Ну же, Нико, дай руку.
Я посмотрел в его глаза — они оставались спокойными, чистыми и ясными. Ни малейшего следа паники. Держись, Профессор, мысленно повторял я. Иерусалим близко.
Но ремень выскользнул из пальцев, и старый грек полетел вниз. Последнее, что я видел, была его длинная белая борода.
Все кончено. Мы прошли вместе тысячу миль, и Никодим всегда говорил, что цель близка.
Я не помню отца, но теперь испытал такое горе, такую боль, какую человек испытывает, только когда теряет близких.
Какой-то рыцарь, ворча и ругаясь, пробился к нам, дабы узнать, что случилось. Я узнал в нем Гийома, вассала Боэмунда.
Заглянув в пропасть, рыцарь невольно сглотнул и покачал головой.
— Что же это за предсказатель, если не мог предвидеть собственную смерть… — Он сплюнул. — Невелика потеря.
На протяжении многих последующих дней гибель друга тяжким бременем давила на сердце. Мы продолжали двигаться дальше, но куда бы я ни повернулся, куда бы ни взглянул, отовсюду на меня смотрели мудрые глаза старого грека.
Я не сразу заметил, что тропинка стала расширяться и что мы идем уже не по горным склонам, а по долинам. Дорога устремилась вниз, скорость марша возросла, и люди заметно повеселели в ожидании того, что лежало впереди.
