– Дерзкий юнец, – буркнул валит, глядя исподлобья. – А долговязый, как свей. Не, а глаза не те. Лопь чёрная, ну. В мать, говоришь, пошёл?
– Вылитый, – тут же подтвердил Иголай. – Волосы только отцовы.
– Руны, говоришь, режет? И словенскую грамоту знает? Эй ты, знаешь грамоту словенскую?
– Знаю, – ответил Инги.
– Ты не дерзи, щенок, – посоветовал валитский вояка, костистый и бледный до синевы, – говори: господин валит, а то мы тебя живо научим уму-разуму.
– Учили уже, о ничтожный слуга высокого господина валита, – ответил Инги, усмехнувшись.
Валит хохотнул:
– Ты, говорят, ещё и дерёшься хитро? Вот и повод проверить. Давай, Мунданахт, поучи.
– Да он за печь забьётся, как только сталь увидит, – пообещал Мунданахт, спрыгивая с коня.
– С чего мне бояться стали? – спросил Инги. – Она у меня за поясом. А может, тот стали боится, кто деревяшкой от неё закрывается? У меня-то щита нет!
Мунданахт выругался под нос, но щит повесил обратно, прицепил к седлу.
– Ну, сопляк, поскакать захотелось? Так я тебе ходули длинные укорочу.
– А я тебе – язык.
– Вы оба, слушайте! – рявкнул валит. – Чтоб без убийства! До первой крови. Когда скажу: «Хватит», чтоб стали как мёртвые, понятно? Ну, начали!
Вокруг уже собралось полдеревни. Перешёптывались, кто-то тихо охнул, когда вылезли мечи из ножен и противники, сгибая колени, пошли друг близ дружки – ни дать ни взять два кота по весне. Инги глядел, как плавно, сторожко движется валитов боец, и подумалось вдруг: «Может, подставиться? Сделать вид, что споткнулся, или открыться? Пусть царапнет». И тут же укорил себя за глупость. И позор, и царапиной можно не отделаться. Никто тут за него виры не даст, а Хрольф далеко.
Мунданахт его сомнение приметил. Ухмыльнулся, оскалив кривые зубы. Наскочил, махнул – в пустоту. Снова – и опять мимо.
– А малый-то ничего! – хохотнул валит. – Не взять с наскоку.
– Ничего, сейчас возьму, – пообещал Мунданахт.
Только чуть отвлёкся, на валита глянув, – а Инги прыгнул и пнул под колено.
– Хватит, хватит! – заорал валит.
Мунданахт хрипел, корчась в снегу. Наконец встал, скривившись от боли, опираясь на меч.
– Я тебя сейчас на пироги разделаю, недоносок!
– Я сказал, хватит! – рявкнул валит. – Поздно махать теперь. А ну опусти меч!
Мунданахт сплюнул, оставив жёлто-алое пятно на снегу, и сунул меч в ножны. А валит, осмотрев Инги сверху донизу, будто впервые увидел, сказал задумчиво:
– И вправду хитро дерёшься. Если честно, забил бы тебя Мунданахт. Он здорово мечом крутит.
– В настоящем бою нет честного и нечестного, господин, – ответил Инги.
– И то верно, – согласился валит. – Пойдёшь ко мне в дружину?
– Это честь для меня, господин!
– Отдай его мне, – раздался негромкий, но на диво ясный, молодой голос патьвашки. – В нём говорит кровь его матери. Отдай его мне, валит.
Валит вздрогнул. Толпа вокруг замолкла.
– Ты обещал мне ученика, – сказал патьвашка. – Я нашёл его. Отдай.
– Он не мой, чтобы отдавать. Пусть сам решает, – выговорил наконец валит. – Пусть сам думает, что ему больше понравится – на коне скакать или костями трясти. Ну, паря, что решишь?
От взгляда патьвашки у Инги мурашки побежали по коже: глаза у того были словно дыры в ночь, и сидело в той ночи что-то огромное, ледяное, клыкастое. Облизнул пересохшие вдруг губы и выдавил:
– Мне можно подумать до завтра, господин валит?
Тот ухмыльнулся:
– Отчего ж нет? Думай!
Колдун опустил взгляд – и сразу будто постарел, сгорбился, меньше стал.
На недолгом закате, когда принесли уже третью бадью пива, а валит повеселел настолько, что отобрал у стариков кантеле и принялся сам бренчать, горланя песни и перекрикивая невпопад подпевающих дружинников, – тогда Иголай пихнул локтем в бок Инги, тоскливо глядящего в кружку, и прошептал:
– Я сейчас выйду, а ты погодь малость и за мной. Разговор есть.
Инги еще немного посидел, считая про себя до пяти дюжин. Дружинники реготали, подпевали невпопад валиту, швыряли друг в дружку копчёной рыбой. Когда наконец поднялся – едва увернулся от щучьего хвоста, брошенного с неожиданной меткостью. Пригнувшись, выбрался наружу и вывалился за дверь, в морозную ночь. Холодно было, люто и промозгло – но так хорошо после смрадной духоты!
– Тут я, – прошептал Иголай. – Отойдём малость во двор, за пивоварню. Вот так, от лишних ушей подальше. Слушай, брат: соглашайся к колдуну идти. Он – наша кровь. Он – деда твоего брат. Из-за него твоя мать за отца твоего вышла. Он говорит – ждал тебя и сам захотел тебя взять, мне и уговаривать не пришлось. А к валиту в дружинники не иди. Не будет там тебе житья.
– Я и так понял, – буркнул Инги.
– Ну и хорошо, раз понял. Ты завтра сам подойди к валиту, с утра, как проснётся, не жди.
– Спасибо, дядя Иголай, – ответил Инги. – Я не забуду твоё гостеприимство и заботу.
– Ну чего ты так… я ж – родич твой. А ты так на Рауни похож…
– Рауни?
– А ты не знал? Это отец твой нашу Рауни стал звать Ингебьорг, и оттого тебя назвал Ингваром. А для нас она всегда была Рауни, дочь Хийси. Такая красивая была…
Иголай вдруг отвернулся.
– Дядя Иголай, ты что?
– Иди, брат, на пир. Не надо гостей оставлять. Иди.
Утром валит, едва поднявшись, заорал благим матом: «Воды-ы-ы!» И сунулся лицом в принесенную бадью. Вынырнул, отфыркиваясь, будто усатый морской зверь, охнул, схватившись за голову.
– Ну и пиво тут, ядрёное. А мстит-то как поутру!
– Пива высокому валиту! – возвестил Иголай зычно.
Ведро с пивом валит выхватил у него из рук, припал, обливаясь. Наконец перевёл дух и, утершись рукавом, выдохнул:
– Прям как заново родился!
Поджидавший Инги тут же выпалил:
– Доброго утра, господин валит! А мне с волхвом ехать можно?
– Да езжай ты с кем хочешь! – отмахнулся валит. – Иголай, ты мне пивка ещё да клюквы мочёной… клюква-то есть?
– Как не быть, для валита всё есть!
– Умеешь угостить, люблю тебя! – Валит захохотал и хлопнул Иголая по спине так, что тот едва не свалился.
А Инги уже кинулся в избу, собираться, и сердце его, непонятно отчего, скакало весенним зайцем.
Жилище колдуна оказалось на удивление светлым и чистым. Инги уже привык к тому, что всякое капище и обиталище чародеев – угрюмое, мерзкое, смердящее гнилой кровью и тухлятиной. Воняет жертвенное трупьё, смердят костры, смердят ошмётки мяса на валяющихся костях, на водружённых на колья черепах. Но дом патьвашки стоял в месте простом и красивом: среди прозрачной берёзовой рощи, на берегу озерка, лежащего на самой вершине каменистого всхолмья – будто капля росы на присыпанном землёй черепе великана. Не было подле него ни идолов, ни камней – только невысокая оградка из заострёных жердей, чтобы не тревожило лесное зверьё. И ни гумна, ни хлева – только дом, невысокий и длинноватый, сложенный из побелевших от старости брёвен, переложенных белесым мхом. Как только увидел его, сразу успокоился, и бездонные чёрные глаза патьвашки больше не тревожили сердца.
Чист и светел был старый колдун, грязь не касалась его. Инги думал: может, придётся работу делать чёрную, работу тралов – воду носить, прибирать? Стискивал зубы, думал: примут ли вновь Икогал с Иголаем? А может, уйти далеко на запад, податься в наймиты? Говорят, тамошние ярлы хорошо дарят дружине. Но старик работой не томил – сам прибирал в доме, носил воду, готовил нехитрую пищу. Инги через день вызвался помогать, совестно стало так вот, нахлебником жить у старика. Но тот мягко отстранил: потерпи, дескать, сынок, покамест просто поброди, посмотри по сторонам. Это очень важно, очень – как следует смотреть по сторонам.
