– Какая там ла фам, когда она и до ла фили еще не доросла, – обернувшись на голос, упредил дружка-соседа станичник на вид постарше, едущий впереди. – Вишь, вместо сисек алычиные упырья торчат.
– Это ей оборки на грудях дигните портят, – не согласился с ним напарник, такой же молодой казак, как и его дружок. – А ежели присмотреться сквозь фасоны, то все при ней, как оружье при казаке.
Девушка, ощутив на себе внимательные взгляды бравых и крепких парней, оглянулась на идущего чуть позади нее долговязого молодого человека, затем откинула за спину густую метлу светлых волос и раскрылась в приятной улыбке, подсвеченной жемчужными зубами. Носки красных туфелек начали выскакивать помедленнее из-под подола длинного платья, свободный конец широкого красного пояса, завязанного на узкой талии, сильнее закачался в разные стороны, за кружевными оборками на одежде четче обрисовались бугорки небольших грудей. Она выделила из всего строя подтянутого казака, уже виденного ею не единожды, и послала ему воздушный поцелуй.
– Наверное, она из простолюдинок, озабоченная на ларжан, – ухмыльнувшись, продолжал бессовестную оценку парижанки казак постарше и аж присвистнул. – А она и правда как пряник медовый.
– Она ла вотре, подружка как раз для нашего брата. Жаль, что ларжану в карманах ильняпа, все успел прогулять, – вмешался четвертый наездник с черными густыми усами и крутыми бровями на смуглом лице. – Вчерашним вечером я с такой до первых петухов караул нес. До сей поры ноги ватные.
– Ла филь ком се тре бьен, – присоединился к разговору еще один молодой джигит с крученой нагайкой в руках. – Хоть и не наших кровей, но красивая, чертяка.
– Кончай ванзейскую речь! – донеслось от возглавляющего отряд широкоплечего казака. Развернувшись в седле, он грозно трепыхнул тонкими ноздрями. – Сетребье-хренебье, скоро совсем по-казацки гутарить перестанете.
– До ванзеев нам еще доскакать надо. А что, у этих мусьев язык красивый, – гоготнул следовавший за ним здоровенный детина. – Недавно один из штабных господских подсказал, что черепки, которыми они свои крыши покрывают, прозываются тюиль. У нас так татары по-русски бають: тюиль-доиль.
– Я сказал, кончай разговоры! Головы уже совсем потеряли! – незлобиво повторил старший и под сдержанный смешок подчиненных добавил: – По ночам одни караульные в секрете, остальные как фазаны по куширям.
Над отрядом повисла сдержанная тишина, нарушаемая лишь цокотом копыт. Дисциплине казаков могли позавидовать даже великие завоеватели. Кинув заинтересованный взгляд на того из служивых, который первым завел разговор, девушка еще раз подмигнула ему, на мгновение приостановилась и сразу пошла дальше. На ее высокой шее переливалась искорками золотая цепочка с разноцветным медальоном, видным за воротником платья. Ее провожатый суматошно зарыскал длинным носом по сторонам. Казак, помеченный большими голубоватыми зрачками парижанки, до боли в ладонях сжал нагайку, сплетенную из узких сыромятных ремней.
– Моя будет! Вот вернемся с патруля – и найду. Как-то я ее уже видел, недалеко от наших квартир живет, – упрямо изогнув бровь, негромко поклялся молодой урядник, на тонком лице которого вспыхнул жгучий румянец. – Ставлю десять монетов.
– А я этих монетов принять не откажусь, – тут же согласился его товарищ, но не утерпел и предупредил: – Смотри, Даргашка, наш Ермолов за мусьев с мадамами издал новый указ.
– Сам смотри, Гонтарь, а я словами не кидаюсь. И об указах новых пока не слыхал.
Старший отряда уже заворачивал своего кабардинца на небольшую площадь, над которой вознесся ажурным каменным плетеньем высокий собор с острыми, как хребты Кавказских гор, шпилями колокольни, расположенной сзади. Впереди, между двумя широкими башнями, в лучах солнца засияла разноцветным витражом стеклянная роза. Путь конников лежал дальше, к каменному мосту через неспешную Сену, за которым раскинулся огромный город, построенный из желтовато-розоватого туфа.
За месяцы, которые Дарган со станичниками провел здесь, он успел свыкнуться с постоянным розовым светом, разлитым вокруг, в котором так прекрасно выглядели местные молодые девушки. На самом же деле все они на лицо были погрубее черноглазых, с тонкими чертами лиц, узких в талии терских казачек, живущих на родине, у подножия гор Большого Кавказа. Несмотря на обходительную вежливость, предупредительность и галантность, до которой некультурным на их фоне казачкам было далеко, особого желания овладеть ими они не вызывали, хотя молодая южная кровь затачивала чувства воинов до остроты гурдинского кинжала. Казаки ночами часто уходили на телесный промысел к безотказным и страстным чужачкам, возвращаясь от них умиротворенными, почти любящими этот далекий странный край и этих чувственных женщин, так умело заставляющих их на время забывать о неприступных горах, о родных и близких, живущих на другом краю земли. Но розовый свет был одинаков что там, что тут. Только здесь он так окрашивался камнем такого же цвета, а там – утренними лучами солнца, освещающими белоснежные вершины первозданных гор. Туда, на родину, к тем, родным женщинам, тянуло здорово, с каждым днем все сильнее.
Обогнув собор и процокав узенькой улочкой до берега реки, обложенного каменными плитами, отряд готовился уже ступить на край моста, как вдруг из-за странного гранитного зверя с цепью во рту вышла та самая девушка, что повстречалась казакам за несколько переулков отсюда. Поодаль болтался длинноносый нескладный парень. Выдернув из-за пояса расшитый цветами белый платок, она поцеловала его край и протянула в сторону Даргана. Привстав в стременах, тот под усмешки станичников тонко присвистнул.
– Откуда она взялась-то? – недоуменно передернул он краями черкески, обшитой на плечах галунами. – Вроде сзади ее оставляли.
– Так мы ж петлю вокруг их церкви сделали, а она напрямки прошла, – гоготнул ему в ухо товарищ.
– Гляди-ка, умылилась баба, неровен час тут и свадебку сыграем. Чапуру для вина из дома я прихватил добрую.
Со всех сторон посыпались соленые шуточки, заставившие строевых коней беспокойно запрядать ушами. Старший над казаками всем корпусом развернулся назад и зычно гаркнул:
– Это когда ты успел мамзель оприходовать, голова твоя беспутная? Своих скурех на Тереке было мало? Года два, как из малолеток, а уж джигитовать по хатам вздумал.
– Дядюка Федул, ты ж мне и нянюка, и кунак, все про меня знаешь, – покраснев, стал открещиваться молодой казак. – Никогда я с ней не встречался. Может, ошиблась, спутала с кем, ведь казаков на постое тут много.
– Куды ошиблась, ежели вся до тебя устремилась. Вот… на наше несчастье, татарский выпестыш, породнился твой прадед с чеченским тейпом, – ощерился Федул и хлестнул коня плетью под тугое брюхо. – В намет, в отца и сына!… Еще приказы ругательные из-за вас я от штабных не получал!…
