С дикими криками туркмены рубили головы киргизам, теперь даже не пытавшимся сопротивляться. В этой кровавой бойне пощады не получили ни женщины, ни дети. Те, кто мог ускользнуть, попытались прорваться к реке, но туркмены мгновенно настигали их. Берег уже был залит кровью, когда туда на взмыленном коне ворвался Гордон.
Взбешенный бессмысленной резней, он с такой яростью дернул за уздечку коня первого же попавшегося туркмена, что животное не устояло на ногах и рухнуло, сбросив своего седока. Следующего туркмена Гордон свалил на землю ударом сабли плашмя по голове; тогда остальные, еще не понимая, что происходит, прекратили добивать уцелевших киргизов и в недоумении уставились на американца. Обернувшись в сторону лагеря, откуда все еще доносились крики и стоны людей, Гордон увидел, что к берегу мчатся все новые и новые всадники, догоняющие своих жертв. Так же, как и те, кто не был на берегу, они осадили коней при виде грозно сверкавшего глазами американца и растерянно переглянулись.
— Кто отдал приказ атаковать лагерь? — резко крикнул Гордон. В своей ярости он был страшен, и несколько мгновений туркмены подавленно молчали, не решаясь ответить.
— Узун-бек, — произнесли наконец вразнобой несколько голосов, и все невольно повернулись в сторону ухмылявшегося зачинщика нападения. — Он сказал, что ты собирался выдать нас киргизам, и мы должны опередить их и напасть первыми. Мы поверили ему, потому что…
Но Гордон уже не слушал. Издав страшный крик, от которого у всех кровь застыла в жилах, он молнией метнулся к Узун-беку, и туркмен рухнул с коня с раскроенным черепом, даже не успев попытаться защититься. Остальные в ужасе попятились, не сводя глаз с окровавленной сабли Аль-Борака.
— Шакалы! Поганые псы! Безмозглые обезьяны! — в ярости выкрикивал Гордон, и туркмены съеживались от его слов, как от ударов хлыста. — Тупоголовые ослы! Разве я не велел вам оставаться в укрытии? Разве мое слово для вас ничего не значило, если вы с такой готовностью послушались поганого Узун-бека? А вы знаете, что теперь будет? Думаете, напились бесполезной крови, и это вам сойдет с рук? Да теперь против вас поднимется вся эта страна! Вас разорвут на куски и сотрут в порошок! Ради чего вы все это натворили? Где ваша добыча? Где то золото, которым будто бы набиты повозки киргизов?
— Там не было золота, — опустив голову, пробормотал один из туркмен. Гордон хрипло рассмеялся:
— Вы псы, которые роются в навозных кучах! Теперь вы все сдохнете, и я пальцем не пошевельну, чтобы вас спасти!
— Убейте его! — вдруг крикнул один из разбойников. — Мы убьем его и вернемся туда, откуда пришли. В этой проклятой стране нет никакой добычи!
Нельзя сказать, чтобы это предложение было встречено с энтузиазмом. Ружья туркмен были разряжены, и если бы хоть кто-нибудь шевельнулся, чтобы подтянуть к себе поближе сумку с патронами, его немедленно настигла бы меткая пуля Гордона. Разбойники прекрасно знали, что ружье Аль-Борака всегда заряжено, так же как и висевший у него на бедре пистолет. Никто из них не решился бы также попытаться дотянуться до американца саблей — кривая сабля Гордона в его руках казалась живой.
Он увидел их нерешительность и презрительно усмехнулся, обведя туркмен не предвещающим ничего хорошего взглядом. Аль-Борак не стал ни убеждать, ни уговаривать туркмен, как сделал бы кто-нибудь другой на его месте, иначе они непременно убили бы его. Он просто угрозами, оскорблениями и проклятиями сломал их сопротивление, и они подчинились, потому что были волчьей стаей, а он оказался самым сильным и свирепым волком из них.
— Ладно, давай расстанемся мирно, — произнес наконец туркмен, предложивший убить Гордона. — Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.
Это была последняя слабая попытка еще как-то воспротивиться непостижимой власти Аль-Борака, но она ни к чему не привела. Гордон лишь рассмеялся своим хриплым лающим смехом.
— Ваша дорога приведет вас лишь в адское пекло, — презрительно сказал он. — Вы пролили кровь, которая будет теперь требовать отмщения. Неужели вы думаете, что те, кому удалось спастись от вас бегством, не поспешат добраться до ближайших племен, чтобы рассказать им о том, что вы натворили? И тогда все киргизы, как один, поднимутся против вас! Да еще до восхода солнца вас растопчут копыта коней тысячи киргизских всадников!
— Послушай, отведи нас на восток, — вдруг поспешно сказал один из туркмен, в страхе озираясь. — Пока они не подняли тревогу, нам надо как можно скорее убраться из этой проклятой страны!
Гордон вновь рассмеялся так, что все поежились.
— Болваны! На восток вы не сможете вернуться. Я видел в бинокль большой отряд всадников, следующий за нами оттуда по пятам. Если вы вздумаете вернуться или остаться здесь, то никто из вас не доживет до завтра. Надо ехать только вперед, но без меня вы не сможете это сделать.
Туркмен охватила самая настоящая паника, справиться с которой оказалось несколько сложнее, чем с их сопротивлением. Они ерзали в седлах своих коней, скрипя зубами и яростно ругаясь.
— Это ты заманил нас в ловушку! — истерично выли они. — Теперь мы все погибнем. Тебя сам дьявол прислал к нам!
— Молчите, тупорылые псы! — вдруг звонко крикнул Орхан-шах, один из тех пятерых, что отправились с Гордоном в разведку. — Не он заставил вас нападать на киргизов! Но зато именно он может привести нас к той добыче, о которой говорил! Он знает эту страну, а мы нет, и если мы сейчас его убьем, то мы убьем единственного человека, который может нас спасти!
Туркмены внезапно словно очнулись, их взоры обратились на Гордона, словно на какое-то божество.
— О, мудрейший из мудрых! — заголосили они. — Мы действительно псы, роющиеся в навозной куче! Спаси нас от нашей глупости! Мы целиком и полностью подчиняемся тебе! Выведи нас из этой страны смерти и покажи нам золото, о котором ты говорил!
Гордон вложил саблю в ножны и принялся отдавать команды, ничего не поясняя, и туркмены безропотно ему подчинялись. Они понимали, что Аль-Борак использует их для осуществления каких-то своих планов, но в волчьей стае приказы вожака не обсуждают.
Немедленно едой и утварью из разгромленного лагеря было нагружено столько киргизских коней, сколько удалось быстро поймать. Полдюжины туркменов погибли в схватке, еще дюжина была ранена. Мертвых оставили там, где они лежали, а наиболее тяжело раненных привязали к седлам коней. Их стоны были ужасны, но еще более ужасными были стоны киргизских женщин, спрятавшихся в зарослях кустарника. В надвигавшейся ночи они звучали, как погребальная песнь.
Гордон не стал отыскивать след англичан ни среди холмов, ни в зарослях деревьев. Его целью был Иолган, и он не сомневался, что найдет их там. Поэтому сейчас больше всего его беспокоило, как уйти от преследовавших их киргизов. Кочевники давно шли по следам туркмен, но сейчас их ярость многократно увеличилась, — остатки разгромленного лагеря, на которые они явно должны были наткнуться, несомненно привела их в дикое бешенство.
