Да, так оно и было. Касси подошла к зеркалу, кутаясь в плащ, а затем обернулась ко мне и произнесла:
— Не могу поверить, но мы все-таки здесь! — она спрятала лицо в ладонях. — Да благословит тебя Бог! О, да благословит тебя Бог! Ведь без тебя меня бы вернули обратно…
— Да, ладно, — отмахнулся я, чавкая, — ничего особенного. Это без тебя нам пришлось бы выпрашивать подаяние, вместо того чтобы плыть себе первым классом, с полными карманами денег. Выпей еще шампанского.
С минуту Касси молчала, а затем очень тихо сказала:
— Ты сдержал свое слово. Ни один белый еще никогда не вел так себя со мной. Ни один белый никогда еще не помогал мне.
— А, ерунда, — небрежно бросил я, — ты просто не встречала нормальных парней, вот и все.
Похоже, она забыла, что мне просто не оставалось выбора, но я был не в обиде. Касси была такой грациозной, такой аппетитной, что этим грех было не воспользоваться. Я подошел к ней, и она взглянула на меня очень серьезно, а в глазах у нее еще стояли слезы. Теперь или никогда, подумал я и одной рукой поднес стакан к ее губам, а второй, свободной, забрался ей под плащ. Ее грудь была упругой, как дыня, и когда я коснулся ее, Касси тихонько застонала, прикрыв глаза, а слезы потекли по ее щекам. Она задрожала и вновь заплакала, а когда я стянул с нее плащ и перенес ее на кровать, то все еще громко всхлипывала, пока, наконец, ее руки не обвились вокруг моей шеи.
Я проклинал себя. Если что и может сделать меня менее осмотрительным, чем обычно, так это чувство счастливо миновавшей опасности, а если под рукой к тому же окажется куколка вроде Касси, я ни о чем, кроме постели, и думать не могу. Она же скорее всего была настолько потрясена, что просто не сознавала, что делала. Как она позже призналась мне, до этого случая ей еще никогда не приходилось заниматься любовью с мужчиной по собственной воле — и я ей поверил. Полагаю, что если вы — молодая красивая рабыня, которую тащит в постель каждый грязный плантатор, не обращая внимания на то, хотите вы этого или нет, это так или иначе настроило бы вас против мужчин. Так что когда вы вдруг встречаете симпатичного молодого человека вроде меня, который знает, когда и где лучше пощекотать, нежели шлепнуть, — ну что же, вы благодарны за это и делаете все, что он захочет. Но каковы бы ни были тому причины, мистер и миссис Монтегю провели эту ночь и весь следующий день в страстном уединении, абсолютно не обращая внимания на окружающий мир, — вот почему я снова и вляпался в неприятности.
Конечно же, резонер скажет, что этого, мол, и следовало ожидать: он выдвинет непоколебимые доказательства того, что все время моего путешествия по Миссисипи я слишком увлекался любовными приключениями, и это стало источником всех моих бед. Я бы не согласился с таким выводом в целом, но должен признать, что если бы в случае с Касси мне бы удалось унять своего демона страсти, я бы избежал большого беспокойства.
Мы чередовали сон с развлечениями определенного рода вплоть до второй половины следующего дня, когда я, наконец, решил одеться и выйти, немного пройтись. Был прекрасный солнечный день, отличный корабль «Миссури» величаво шел вперед, а я был в полусонном, но вполне удовлетворенном состоянии духа, когда хочется просто облокотиться на поручни и, покуривая, смотреть, как великая река медленно катит свои воды, вдалеке виднеются густо поросшие берега, а баржи и малые речные суда снуют вверх и вниз по течению, их экипажи приветственно машут руками, а над головой раздаются гудки. Касси не захотела составить мне компанию, она считала, что до тех пор пока мы не окажемся в свободных штатах, чем меньше ее видят, тем лучше, что было вполне разумно.
«Ну, ладно, — думал я, — тебе немного не повезло, мой мальчик, но теперь-то уж точно все это позади. Черити Спринг с его жутким кораблем, мистер Линкольн, вечно сующий свой нос куда не надо, военный флот этих янки — все это осталось далеко на юге. Теперь мне было смешно вспоминать комичного в своем высокомерии Джорджа Рэндольфа, хотя именно он в свое время привел меня к катастрофе; проклятого Мандевиля с его развратной женой, ужасы невольничьего фургона, тревоги в Мемфисе — все это позади, далеко внизу по течению. А мы плывем вверх — через Огайо в Луисвилль, а затем — в Питтсбург, быстрый переезд в Нью-Йорк — и я снова попаду в Англию. А уж тогда вампир Флэши высосет всю кровь из своего тестюшки», — вот о чем я больше всего думал в то время.
Смотря на коричневую воду, журчащую за бортом, я размышлял, что же будет с Касси. Если бы она обладала менее сильным характером, я бы чувствовал сожаление при мысли о скором расставании, потому что она была чудо как хороша в постели, с телом, упругим, как у атлета. Но уж слишком она была отчаянной — ее теперешнее ленивое состояние не ввело меня в заблуждение. Я решил распрощаться с ней неподалеку от Питтсбурга, где она уже была бы в полной безопасности, что в твоем банке, и если бы захотела, могла ехать дальше, в Канаду. Там же, с такими внешними данными и силой духа, она могла бы сколотить настоящее состояние — уж я-то в этом не сомневался. Не то чтобы я что-то против нее имел, но, по сути, она все же была распутной девкой.
Затем я вновь спустился в каюту и заказал обед — первый полноценный прием пищи, за которым мы сидели чинно и полностью одетыми, — и первое мероприятие подобного рода, в котором Касси принимала участие со времени своего детства.
Несмотря на то, что в каюте мы были только вдвоем, она настояла на том, чтобы надеть самое лучшее платье из тех, что я для нее купил. Помнится, оно было из бледно-кофейного сатина, который словно стекал по ее золотистым плечам, а ее изящная египетская головка с блестящими глазами все время отвлекала мое внимание от еды. Этой ночью она впервые в жизни попробовала портвейн. Вспоминаю, как она отпила глоточек, поставила бокал на стол и произнесла:
— Так живут богачи, правда? Тогда я хочу стать богатой. Зачем беднякам свобода?
Ну да, подумал я, быстро же у тебя растут аппетиты; еще вчера ей было достаточно одной свободы. Но вслух я сказал:
— Все, что тебе нужно, так это богатый муж. Это будет нетрудно.
Касси презрительно скривила губы:
— Теперь мне не нужен мужчина. Ты — последний, кому я чем-то обязана. Я должна бы ненавидеть тебя за это, но не могу. Знаешь почему? Это не только потому, что ты помог мне и сдержал свое слово, но и потому, что ты был добр со мной. Я никогда этого не забуду.
«Бедная наивная маленькая девочка, — думал я, — путающая отсутствие жестокости с добротой; подожди — как только в моих интересах будет сыграть с тобой грязную шутку, ты изменишь свое мнение обо мне». Тут она прервала мои размышления, говоря:
