Коконнас, поразмыслив с минуту, поднял голову.
— Дорогой мой, — заговорил он, — все, что ты говоришь, совершенно справедливо; ты влюблен, ну и веди себя как влюбленный. Я же честолюбив и, как честолюбец, считаю, что жизнь дороже поцелуя женщины. Когда мне придется рисковать жизнью, я поставлю свои условия. И ты, бедный мой Медор[39], постарайся поставить свои.
С этими словами Коконнас протянул Ла Молю руку и ушел, обменявшись с товарищем улыбкой и взглядом.
Минут через десять после того, как он покинул свой пост, дверь отворилась, из двери осторожно выглянула Маргарита, взяла Ла Моля за руку и, не говоря ни слова, отвела его в самую дальнюю комнату, собственноручно и весьма тщательно затворяя двери, что свидетельствовало о серьезности предстоящего разговора.
Войдя в комнату, она остановилась, потом села на стул черного дерева и, взяв за руки Ла Моля, привлекла его к себе.
— Теперь, мой милый друг, когда мы одни, поговорим серьезно, — сказала она.
— Серьезно, государыня? — переспросил Ла Моль.
— Или любовно! Да, да, так вам больше нравится? Серьезные вопросы могут быть и в любви, особенно если это любовь королевы.
— В таком случае поговорим о предметах серьезных, но с условием, что вы, ваше величество, не будете сердиться на меня, если я заговорю с вами безрассудно.
— Я буду сердиться только в том случае, Ла Моль, если вы будете говорить мне «государыня» или «ваше величество». Для вас, дорогой, я просто Маргарита.
— Да, Маргарита! Да, жемчужина моя![40]— страстно глядя на королеву, воскликнул молодой человек.
— Так-то лучше! — сказала Маргарита. — Итак, вы ревнуете, мой красавец?
— О, до потери рассудка!
— А еще как?..
— До безумия, Маргарита!
— К кому же вы ревнуете?
— Ко всем.
— А все-таки?
— Прежде всего к королю.
— По-моему, после того, что вы видели и слышали, на этот счет вы можете быть спокойны.
— Затем к этому де Муи, которого я впервые видел сегодня утром и который уже сегодня вечером стал довольно близким вам человеком.
— К де Муи?
— Да.
— Откуда у вас такие подозрения?
— Выслушайте меня… Я узнал его по росту, по цвету волос, по бессознательному чувству ненависти! Ведь это он сегодня утром был у герцога Алансонского?
— Хорошо, но какое же это имеет отношение ко мне?
— Герцог Алансонский — ваш брат, и, говорят, вы очень его любите; вы, вероятно, намекнули ему на потребности вашего сердца, а он, по придворному обычаю, отнесся к вашему желанию благосклонно и ввел к вам де Муи. Было ли только счастливой для меня случайностью то, что король Наваррский оказался здесь одновременно с ним? Не знаю. Но, во всяком случае, будьте со мной откровенны, государыня: такая любовь, как моя, сама по себе имеет право требовать откровенности как награды. Видите, я у ваших ног. Если ваше чувство ко мне — мимолетная прихоть, я возвращаю вам ваше слово, ваше обещание, вашу любовь, возвращаю герцогу Алансонскому его милости и мою должность дворянина из его свиты и иду искать смерти под стенами осажденной Ла-Рошели, если любовь не убьет меня раньше, чем я туда попаду!
Маргарита с улыбкой слушала эти исполненные очарования слова, любуясь его движениями, исполненными изящества; потом задумчиво склонила красивую голову на свои горячие руки.
— Вы любите меня? — спросила она.
— О государыня! Больше жизни, больше спасения моей души, больше всего на свете! А вы, вы… меня не любите.
— Несчастный безумец! — прошептала она.
— Да, да! — стоя на коленях, воскликнул Ла Моль. — Я говорил вам, что я безумец!
— Итак, дорогой Ла Моль, главная цель вашей жизни — любовь?
— Одна-единственная, государыня.
— Хорошо, пусть будет так! Все остальное я постараюсь сделать дополнением к этой любви. Вы меня любите, вы хотите остаться при мне?
— Я молю Бога только об этом — никогда не разлучать меня с вами.
— Хорошо! Вы не расстанетесь со мной, Ла Моль, — вы мне необходимы.
— Я вам необходим? Солнцу необходим светляк?
— А если я вам скажу, что я люблю вас, — будете ли вы всецело мне преданы?
— А разве я уже не всецело вам предан?
— Да, но у вас, прости меня, Господь, все еще есть какие-то сомнения.
— О, я виноват, я неблагодарен, или, вернее, — как я уже сказал, а вы согласились, — я безумец! Но зачем господин де Муи был у вас сегодня вечером? Почему я его видел сегодня утром у герцога Алансонского? Зачем этот вишневый плащ, это белое перо, это стремление подражать моим манерам? Ах, не вам я не верю, а вашему брату!
— Несчастный! — сказала Маргарита. — Да, несчастный, если вы думаете, будто герцог Франсуа простирает свою любезность до того, что подсылает вздыхателей к своей сестре! Вы безумец: вы говорите, что вы ревнивы, а вы попросту недогадливы! Так знайте, Ла Моль, что герцог Алансонский завтра же убил бы вас своими руками, если бы узнал, что сегодня вечером вы были у меня, у моих ног, а я, вместо того чтобы выгнать вас вон, говорила: Ла Моль, останьтесь, потому что я люблю вас, красивый юноша! Понимаете? Я вас люблю! И я повторяю, что он вас убил бы!
— Великий Боже! — воскликнул Ла Моль, отшатываясь и с ужасом глядя на Маргариту. — Неужели это возможно?
— Все возможно, друг мой, в наше время и при таком дворе. И еще одно: не ради меня явился в Лувр де Муи, надев ваш плащ и скрыв лицо под вашей шляпой, а ради герцога Алансонского. Но ввела его сюда я, приняв за вас. Он знает нашу тайну, Ла Моль, и его надо пощадить.
— Я предпочел бы убить его, — заметил Ла Моль, — это проще и надежнее.
— А я, мой храбрый друг, — возразила королева, — предпочитаю, чтобы он был здрав и невредим, а вы узнали бы все, ибо его жизнь не только полезна нам, но и необходима. Выслушайте меня и хорошенько подумайте, прежде чем ответить: так ли вы меня любите, Ла Моль, чтобы порадоваться, когда я стану настоящей королевой, иными словами, властительницей действительно существующего королевства?
— Увы, государыня, я люблю вас достаточно сильно, чтобы каждое ваше желание стало моим, хотя бы оно составило несчастье всей моей жизни!
— Хорошо! Хотите помочь осуществить мое желание и обрести еще большее счастье?
— Тогда я потеряю вас! — воскликнул Ла Моль, закрывая лицо руками.
— Вовсе нет! Напротив: из первого моего слуги вы станете моим первым подданным. Вот и все.
— Здесь не место выгодам… не место честолюбию! Не унижайте сами того чувства, какое я питаю к вам, государыня… Только преданность, одна преданность — и больше ничего!
