— В общем, — продолжал наследник, — если в молодости господин де Блетарен был виновен — и мы надеемся, что с Божьей помощью междоусобные войны не возвратятся более в государство, — он много страдал в продолжение своей скитальческой жизни и безутешной старости. С тех пор протекло много лет. Милосердие приличествует королям, представителям милосердия Господня на земле, и я постараюсь, чтобы дед мой проявил его в отношении де Блетарена.
— На вас снизойдут благословения трех сердец, ваше высочество. Они уже молят за вас.
— О, не торопитесь! Я знаю, чего хочу, но не знаю, что могу.
Разговор был окончен. Эктор хотел удалиться, но наследник, взяв под руку герцога Орлеанского, вышел вместе с ним из кабинета.
В соседней комнате в этот момент оказался придворный лакей. При виде трех особ он обернулся, и на лице его явилось удивление.
Это был брюнет с румяным лицом, лет пятидесяти отроду.
Он стал в простенке, наблюдая в зеркале за движениями трех собеседников. Его руки слегка дрожали, губы немного побледнели.
— Эй, — сказал наследник, заметивший его. — Здесь очень жарко, прошу подать мне стакан смородинной воды.
Лакей молча вышел и вернулся через минуту с подносом, на котором стояли стакан и графин.
У выхода наследник остановился.
— Положитесь на меня, — сказал он, обращая взгляд к Эктору, — я уважал вас, не зная лично. Познакомившись же с вами, я вполне готов служить вам. Поэтому почитайте сделанным все то, что я смогу.
Придворный лакей стоял рядом, он взял стакан в одну руку и наливал другой. При последних словах наследника рука его так сильно задрожала, что слышен был звон горлышка графина, ударявшегося о край стакана.
Но Эктор, полный признательности, не обратил внимания на смущение лакея, как и герцог Орлеанский с наследником.
Он снова поблагодарил своего покровителя и вышел, оставив наследника, который возвратился в свой кабинет.
Оставшись один, придворный лакей перевел взгляд, горевший огнем, с двери, в которую вышел Эктор, на дверь, закрывшуюся за наследником.
— Хорошо, — сказал он, — а я-то ещё колебался! Теперь я решился!
Когда Эктор передал свой разговор с наследником Блетарену, старый вельможа поднял руки к небу в знак благодарности. В первый раз, может быть, за долгие годы надежда зародилась в его сердце, и он предался мечтаниям. В чем могли отказать будущему королю Франции? Оставалось ждать только несколько дней, не более как несколько недель, и престарелый отец сам поведет свою дочь к алтарю.
Вечером при прощании Блетарен обнял Эктора и соединил его руку с рукой дочери, сказав:
— Дети, мы можем ждать. Ночь проходит, и для нас начинает светать.
Удар грома должен был пробудить всех троих.
9-го февраля 1712 года её высочество наследница внезапно занемогла, 12-го её уже не было на свете.
Она была прелесть и душа двора. С её смертью траур поселился в Версале. Странная болезнь, её похитившая, не имела названия. На её теле показались страшные признаки. К ужасу этой внезапной кончины присоединялся ужас её неизвестной причины. Грозные слухи носились между придворными; повторяли шепотом слова, вырвавшиеся из уст медиков; пересказывали некоторые замеченные признаки, и ужасные подозрения, переходя из уст в уста, поколебали вскоре умы самые твердые и самые неверующие.
13-го его высочество наследник отправился в Марли, чтобы не видеть погребальных приготовлений, готовых наполнить своим ужасом комнату усопшей. Король выехал из Версаля в ночь и ожидал внука.
Людовик XIV был более растроган, чем хотел показать; смерть её высочества наследницы была величайшим огорчением, которое он когда-либо испытал. При жизни она его развлекала, и он любил её за доставляемую радость. Она умела нравиться этому угрюмому и важному старцу, для которого в жизни уже не оставалось радости. Выходя от нее, когда дыхание смерти уже коснулось бледного лица наследницы, король заплакал.
Небольшое число придворных собралось в приемной в Марли, чтобы приветствовать наследника. Шавайе, Рипарфон и Фуркево прибыли первыми. Когда наследник показался в дверях приемной, придворные вздрогнули.
Перед ними был другой человек. На лице принца был заметен отпечаток ужасного расстройства. Его глаза были красны. В них читалось выражение безграничного всепожирающего отчаяния. Смертная бледность покрывала его руки, по которым пробегала иногда лихорадочная дрожь. Блеск молодости исчез с лица, постаревшего на десять лет. Наследник шел медленно, глядя перед собой невидящими глазами.
Движение в толпе придворных пробудило его от горестного уныния. Он поднял голову и окинул собравшихся взглядом. Рипарфон, Шавайе и Фуркево приблизились, чтобы с ним раскланяться; он узнал их и грустно улыбнулся.
— Я не забыл о вас, маркиз, — сказал он Эктору
— Выше высочество, — произнес Эктор, готовясь поднести к губам руку принца.
— Не благодарите меня, — сказал принц, — пребывая в собственном несчастье, приятно сделать немного добра…Жизнь поддерживается в нас счастьем наших друзей.
Две слезы блеснули на ресницах наследника.
— Я собрал доказательства для короля, — продолжал он, — и с ним скоро переговорю…Но вы позволите мне отложить это на несколько дней, не так ли?
— Ваше высочество, думайте только о себе, об одном себе! — вскричал Эктор.
— О себе? А зачем я буду думать о себе? Я теперь один.
Голова наследника опустилась на грудь, руки бессильно повисли, а лицо покрылось бледностью.
Глубокое молчание водворилось вокруг. Придворные, неподвижно застыв в приемной, старались сдерживать дыхание. Даже самые молодые и легкомысленные уважали ту необъятную горесть, в которую погрузилась душа принца.
Между тем король ждал принца, который оставался неподвижным.
— Ваше высочество, — сказал Рипарфон, — король вас ожидает. Перенесите это последнее испытание с мужеством.
— Ваше высочество, — сказал Рипарфон, — король вас ожидает. Перенесите это последнее испытание с мужеством.
— Ваше высочество, дворянство Франции обращает к вам взор, как на свою единственную надежду. Неужели вы позволите покорить себя несчастью и предстанете королю с этим убитым видом?
— Ее нет на свете, мсье. Ее нет более на свете, говорю я вам…И она меня призывает к себе.
Эктор вздрогнул при этих зловещих словах, но почтительно взял принца за руку и тихо увлек к дверям комнаты короля. Наследник машинально повиновался. Его лицо было покрыто слезами, которые текли, им не замечаемые.
Дверь ещё не притворилась, как послышались рыдания престарелого деда и внука, бросившихся в объятия друг друга.
