Гарри Тертлдав - Череп грифона

— Знаю, — повторил Соклей.

Но его взор снова обратился к скамье, под которой хранился череп — так взор любовника мог бы обратиться к возлюбленной. И взор любовника не мог бы быть более нежным.

— Что до меня, я буду рад прибыть в Афины просто для того, чтобы избавиться от этой несчастной уродливой штуковины, — заявил Менедем.

— Все, что может научить тебя чему-то новому — красиво, — недовольно возразил его двоюродный брат.

— Когда мне нужна красота, я ищу ее в девичьей плоти, а не в костях грифона, — отрезал Менедем.

— Есть красота плоти, но есть и красота ума, — парировал Соклей. — Череп грифона не обладает ни той ни другой красотой, однако размышления о нем могут привести одного любящего мудрость человека к другому.

Спустя несколько биений сердца Менедем покачал головой.

— Я боюсь, это выше моего понимания, милый братец. Говори, что хочешь, но это не заставит старую кость выглядеть краше в моих глазах.

— Тогда давай оставим эту тему, — предложил его собеседник, что слегка удивило Менедема: когда Соклей чувствовал желание пофилософствовать, он часто был склонен читать длинные лекции.

Мгновение спустя Соклей объяснил, почему он так поступил:

— Просто сейчас у меня на уме Платон и Сократ, вот и все.

— Почему именно они? — спросил Менедем и, не успел Соклей ответить, ответил на свой вопрос сам: — А! Конечно же, все дело в цикуте.

— Верно, — сказал Соклей. — В «Симпосии» Платон много говорит о взаимоотношении между физической красотой и настоящей любовью.

— Да ну? Что ж, оказывается, философские сочинения иногда тоже бывают интересными.

— Зубоскал.

— Зубоскал? — Менедем принял обиженный вид. — Наконец тебе удалось меня заинтересовать, а ты еще жалуешься. Я зубоскалю? А что бы об этом сказал Сократ? Или, вернее, что бы об этом сказал Платон?

— Хороший вопрос, — задумчиво проговорил Соклей. — Наверное, не осталось в живых никого, кто мог бы рассказать, сколько изречений, вложенных Платоном в уста Сократа, и впрямь принадлежали ему, а сколько — самому Платону.

— Не отвлекайся. Какое отношение красота имеет к истинной любви? Это куда интереснее, чем кто что написал.

— Ты же сам об этом заговорил, но не важно, — ответил Соклей. — Если верить аргументам, приведенным в «Симпосии», отношение небольшое. Телесная красота ведет тебя к красоте ума, вот там и лежит настоящая любовь.

— Рассуждения в духе стариков, — сказал Менедем. — Если у них не встает член, они, чтобы не огорчаться, заводят речь о красоте ума.

— И все-таки ты — зубоскал, — повторил Соклей. — Послушай, мне только что пришло на ум, что мы кое-что упустили из виду.

— И что же?

— Как мы осмелимся причалить в Милете? Мы провели слишком много времени на Косе, и теперь весть о том, что мы привезли туда Полемея, уже наверняка распространилась по всему Милету. Люди Антигона могут поджарить нас на медленном огне.

— Я тебя знаю. Ты все еще ищешь повод, чтобы двинуться прямо в Афины, — заявил Менедем. — Но того, о чем ты говоришь, не случится. Помни, Деметрий Фалерский — марионетка Кассандра, а того тоже не привело бы в восторг бегство Полемея. — Он внезапно ухмыльнулся. — И вообще нам можно больше ни о чем не беспокоиться.

— Почему же? — спросил Соклей.

— Я скажу тебе почему. Предположим, нас обвинят в том, что мы помогли Полемею сбежать, чтобы он мог досаждать своему дяде. Что мы тогда скажем? Мы скажем: «Что ж, несравненнейший, теперь ты можешь жить спокойно, потому что мы своими глазами видели, как умер Полемей». И тогда никто на нас не разозлится, поскольку всех очень обрадуют новости.

Соклей смущенно посмотрел на двоюродного брата.

— Ты прав. Ты абсолютно прав. Разумеется, невозможно представить, чтобы кто-нибудь не обрадовался вести о смерти Полемея.

— Это точно, — сказал Менедем. — Этот тип сделал все, чтобы его полюбили как за ум, так и за красоту, верно?

Соклей развеселился.

— Ты не просто зубоскал, ты опасный зубоскал. Думаю, ты заставил бы Сократа подавиться вином.

— Нет-нет… Сократ подавился цикутой, как и Полемей, — возразил Менедем.

И пока «Афродита» шла на северо-запад по проливу между Анатолией и островом Калимнос, братья продолжали поддразнивать друг друга. На этот раз стояла прекрасная погода, как раз подходящая для путешествия.

Одна из военных галер Птолемея вышла из недавно захваченного города Миндоса, чтобы присмотреться к «Афродите», но повернула обратно, узнав судно.

— Я помню тебя! — окликнул Менедема офицер на борту пятиярусника. — Ты — тот самый парень, который привез… этого… как там его… племянника Антигона на Кос.

— Правильно, — ответил Менедем, сняв руку с рукояти рулевого весла, чтобы помахать военной галере.

После того как она повернула на восток, Соклей заметил:

— Ты не сказал ему, что «этот как там его» мертв.

— Ну конечно, не сказал, — кивнул Менедем. — В противном случае пришлось бы потратить уйму времени, отвечая на расспросы, а времени у нас нет, если мы хотим добраться до Милета к закату. Вообще-то, милый братец, не только ты один стремишься к цели.

Вскоре после того, как военная галера отчалила от берега, «Афродита» прошла мимо лодки ныряльщиков за губками, скорее всего, приплывшей с Калимноса. На лодке было полно людей. С трезубцем в правой руке, чтобы отделить губку от морского дна, с большим камнем, прижатым к груди, чтобы побыстрей погрузиться, ныряльщик прыгнул за корму и плюхнулся в голубую воду. Вскоре он вынырнул снова с черными губками разных размеров. Оставшиеся в лодке люди взяли у парня добычу и втащили его через борт. Голый, со стекающей с него водой, ловец помахал «Афродите».

Работая веслом, Москхион заметил:

— Вот о чем я говорил, когда мы подводили под пробоину пластырь. Боги свидетели — я предпочитаю быть здесь, а не там.

— Охотно верю. — Менедем помахал людям в лодке, как только что махал экипажу пятиярусника Птолемея. — Но этот парень не принял нас за пиратов. Или просто знает, что в его лодке нечем поживиться.

— Уж наверняка нам не нужны его губки, — сказал Соклей. — Они не похожи на те, которыми можно пользоваться в роскошных банях.

— Конечно, — ответил Москхион. — Они ведь еще не вычищены и не высушены.

— Ныряние за губками — такой же трудный способ зарабатывать на жизнь, как и любой другой морской промысел, — подытожил Менедем.

— Труднее остальных, — убежденно проговорил Москхион. — Поверь мне — куда труднее.

— Если уж на то пошло, легких способов зарабатывать на жизнь вообще не существует, — заявил Соклей.