Итак, чувство меры изменило кардиналу. Он вызвал расторопного секретаря Шарпантье и продиктовал ему приказ об учреждении специальной комиссии для расследования известного происшествия, оно же — государственное преступление, оно же — дело о побеге из Бастилии. Это занятие подняло настроение Ришелье и он, без передышки, продиктовал секретарю второй приказ, в котором предписывалось задерживать всех, свободных от несения службы мушкете ров роты г-на де Тревиля, где бы последние ни находились, для препровождения вышеозначенных мушкетеров в Дом Гвардейцев. Кардинал резонно полагал, что сначала следует собрать в казармах всю роту, чтобы комиссия легко могла заполучить в свое распоряжение искомых конвоиров бедного Бассомпьера. Остальные солдаты роты — по мысли его высокопреосвященства также должны были находиться под рукой, дабы в случае необходимости дать свидетельские показания. Перо скрипело в руке писца, слова грозного приказа сами ложились на бумагу, и мысленному взору его высокопреосвященства уже открывались отрадные картины роспуска роты г-на де Тревиля, полное устранение из политики всех гасконских выскочек, а всех бывших мушкетеров из Парижа (тех, разумеется, которые избежали бы Бастилии). Его высокопреосвященство испытал такой душевный подъем, что даже почувствовал, как неумолимая подагра отступила, признав свое полное поражение.
Не прошло и четверти часа, как приказ был написан в достаточном количестве копий, грозную бумагу украсила не менее грозная подпись его высокопреосвященства, начертанные перьями писцов буквы были посыпаны мелким красноватым песком, выполняющим функции пресс-папье или промокательной бумаги, перечитаны кардиналом Жаном Арманом Дюплееси де Ришелье; после этого приказ был разослан тем, кого он касался непосредственно и кому его надлежало выполнять, то есть начальникам частей гвардии, которые обычно привлекались, наряду с мушкетерами г-на де Тревиля, к патрулированию парижских улиц, охране городских застав и самого Лувра.
Таким образом, в то время когда сумерки стали тихо сгущаться над славным городом Парижем, небесного цвета мушкетерский плащ, который, как полагал Атос, послужит ему и Портосу надежной маскировкой, был поставлен вне закона и мог навлечь на своего обладателя одни лишь неприятности.
Атос рассчитал верно. Кардиналу и в голову не могло прийти, что двое из трех смельчаков, которые в компании своего четвертого товарища неизменно становились у него на дороге, станут разгуливать по Парижу в форме роты г-на де Тревиля, спустя почти пять дней после происшествия в Бастилии. Он собирался всего лишь показать г-ну де Тревилю, этому гасконскому дворянчику, как он его называл, кто истинный хозяин в Париже, а заодно убедить короля в том, что семена мятежа проникли даже в ряды королевской гвардии, опоры трона Людовика XIII. Однако сама судьба, казалось, передавала в руки кардинала тех, кого он искал.
Атос и Портос, сопровождаемые Гримо с Планше, каждый из которых был вооружен мушкетом, неторопливо шагали по улице Святого Фомы, когда на противоположной стороне показались гвардейцы его высокопреосвященства.
Друзья презрительно отвернулись и продолжали свой путь прежним размеренным шагом.
— Эх, — с сожалением в голосе проворчал Портос, — было время, когда мы бы не прошли мимо господ гвардейцев, будто их и не замечаем.
— Правда, но, кажется, они нас заметили и не собираются этого скрывать, — произнес Атос, увидев, как верные слуги его высокопреосвященства, ускорив шаги, направились в их сторону.
— Что вы говорите?! — удивился Портос. — Раньше такой наглости за ними не замечалось!
— Но их четверо.
— Нас — тоже!
— Слуги — не в счет.
— То есть как это не в счет, Атос? Вы не шутите ли, друг мой?! Меня собираются арестовывать, а вы предлагаете мне соблюдать правила дуэли?!
— Возможно, они как раз и не собираются нас арестовывать.
— Чего же они в таком случае хотят?
— Тс-с! Сейчас узнаем.
Гвардейцы подошли близко, и стало видно, что каждый положил руку на эфес своей шпаги. Вперед выступил один из них, нашивки на красном мундире которого свидетельствовали о том, что это офицер.
— Прошу прощения, господа мушкетеры! Сообщите нам ваши имена, — сказал он.
Атос удивленно вскинул брови. Портос залихватски покрутил ус, а Гримо и Планше тревожно переглянулись.
— Прошу прощения, господа гвардейцы, — насмешливо проговорил Атос. — На каком основании вы нас спрашиваете об этом?
— На основании приказа герцога де Ришелье, — торжествующе ответил офицер, видя, что численное превосходство на его стороне. Закон, как он полагал, — тоже.
— Кардинал решил составить списки мушкетеров? — все тем же насмешливым тоном осведомился Атос.
— Не стоит тратить время на бесполезные разговоры, милостивые господа, — заявил офицер гвардейцев. — Согласно приказу его высокопреосвященства все мушкетеры роты господина де Тревиля должны собраться в Доме Гвардейцев. А чтобы они не мешкали или, часом, не перепутали дорогу, я имею инструкцию провожать их к месту назначения.
— Ну и наглость! — проревел Портос. Неожиданно он замер, словно окаменев. Потом разразился хохотом:
— Ба! Да это же господин Бикара собственной персоной! Делаете карьеру, сударь!
— Господин Портос?! Вы же оставили службу! — удивился Бикара, тоже узнавший великана.
— Решил вернуться, господин Бикара. В провинции скучно, — веселился Портос. — Там, знаете ли, нет вашего брата — гвардейцев его преосвященства! Некому задать трепку, когда придет охота!
Физиономии гвардейцев покраснели от злости и сравнялись цветом с их плащами.
— Несколько лет назад вам и впрямь повезло у монастыря Дешо, сдерживаясь, сказал Бикара. — Но везение не бесконечно, господа. И, если не ошибаюсь, господину Атосу уже случалось испытать это на своей шкуре. Или это не вы валялись поперек улицы Феру?
— С тех пор я стал умнее и не позволяю застать меня врасплох, господин Бикара, — с неистребимым спокойствием отвечал Атос. — Вам не удастся сделать это и теперь.
Бикара выхватил из ножен шпагу, Атос молниеносно выхватил свою. Мгновением позже обнаженные клинки сверкнули в руках остальных гвардейцев, которые до сих пор держались чуть позади, предоставляя вести переговоры своему командиру. Портос, не слишком торопясь, извлек из ножен свою шпагу, она соответствовала его росту и руке, а потому была почти на четверть длиннее и тяжелее обычной и больше напоминала меч или рейтарский палаш.
Величавая осанка Портоса и его боевой дух внушали гвардейцам некоторые сомнения, однако двойное численное превосходство, как они считали, не оставляло мушкетерам почти никаких шансов. Действительно, не в обычаях того времени было участие слуг и лакеев в поединках между дворянами. Но тут было иное дело. Мушкетеров не вызвали на дуэль по всем правилам; их фактически собирались арестовать. Да и Атос с Портосом вступили на тропу мятежа, приняв участие в похищении узника из государственной тюрьмы, им было не до условностей. Было и еще одно существенное отличие. Планше не являлся слугой ни Атоса, ни Портоса, а скорее их боевым товарищем. Поэтому сержант пьемонтских пикинеров Планше без колебаний изготовил мушкет для стрельбы и направил его дуло на одного из гвардейцев. Гримо же положил палец на курок, взяв на прицел второго.
