Мария вытерла глаза кончиком длинного покрывала. Потом повернулась к Джоанне, и объединенные общим горем утраты Святого Града женщины стремительно обня лись.
– Ну а теперь рассказывайте. – Не выпуская руки Джоанны из своей, Мария уселась на покрытую ковром скамью. – Кто вы? Какого рода? Как вас зовут?
Обычные вопросы, но Джоанна ограничилась лишь сообщением, что гостья может называть ее попросту Жанной.
– Прекрасно, дорогая Жанна, – с улыбкой ответила та, расправляя складки своей вуали. – Вы не спешите называть свое родовое имя, но я понимаю вас. Однако признаюсь, что до меня дошли вести, что брат Саладина привез в свой гарем удивительно красивую христианку, и я все гадала, кто же вы? Неужели еще одна несчастная, которую вынудят принять ислам? Знаете, это единственная возможность, чтобы подняться при повелителях неверных и чего-то добиться… Иные используют эту возможность…
– Только не я! – вскинула подбородок Джоанна. – Для меня это все равно что предать мою родину, моих отца и мать!
– Смелые слова. Вы достойная женщина и истинная христианка. Однако взгляните на меня, милая Жанна. Одно время я так нравилась султану, что он мог бы и жениться на мне, несмотря на то что я не родила ему ребенка. Но у него и так достаточно детей от жен и наложниц: семнадцать сыновей и пять дочерей! И это учитывая, что о султане говорят, будто он, в отличие от своего младшего брата аль-Адиля, не так привержен любовным страстям. И все же детей у Адиля гораздо меньше. А жен и наложниц больше. Но законных жен всего две. Вот я и подумала…
– Я не желаю возвышения таким путем. Я вообще не желала приезжать сюда.
– Так он вас выкрал? О, на отчаянного аль-Адиля это похоже!
– Нет, я приехала с ним по собственной воле. Однако…
Тут Джоанна поспешно прикусила язычок. Что это с ней? Разве она не ведает, что ее положение – а возможно, и спасение – зависит от того, как долго ей удастся держать в секрете, кто она на самом деле? И хотя Джоанна надеялась найти союзницу в лице Марии Триполийской, она не торопилась довериться ей. Поэтому англичанка переменила тему, попросив гостью рассказать о себе.
Мария не заставила себя долго ждать: похоже, ей хотелось выговориться. Однако, вопреки надеждам Джоанны, она лишь более подробно рассказала о том, что ей уже было известно со слов аль-Адиля: Мария была ранним незаконнорожденным ребенком Раймунда Триполийского и ей, как бастарду, не было уготовано особо высокое положение. Ее отец, скрепляя договор с Саладином, счел, что для Марии будет честью стать султаншей в гареме. Но она отказалась сменить веру, и с тех пор Саладин мало интересовался своей христианской наложницей. Тем более что граф Раймунд позже выступил против него в битве при Хаттине, после которой вскоре умер, и ценность Марии, как политической фигуры, более не имела значения.
Рассказывая это, Мария то и дело промокала вуалью глаза, но краска с ресниц даже не смылась, что показалось Джоанне странным. Или в гареме эта женщина научилась каким-то особым ухищрениям?
– Знали бы вы, как я молюсь о победе крестоносцев! – говорила гостья, воздевая очи горе. – О, я отнюдь не буду скучать по роскошной и одинокой жизни в гареме. И если Ричард Львиное Сердце опять водрузит крест над башнями Иерусалима, о чем я неустанно молюсь, то я буду рада оставить суетный мир, чтобы замаливать грехи в одном из женских монастырей, какие, надеюсь, снова будут открыты в Святом Граде. А пока расскажите мне про английского Льва все, что вам известно!
На подобную откровенность следовало ответить. Джоанна стала рассказывать. О подготовке к крестовому походу, которому Ричард отдал столько сил, об ужасном шторме, разметавшем флотилию английского короля по пути к берегам Леванта, из-за чего Львиному Сердцу пришлось начать завоевание Кипра, чтобы спасти свою невесту Беренгарию; поведала Джоанна и о свадьбе на Кипре, о войне за этот остров, а затем об осаде Сен-Жан-д’Акры и о болезни Ричарда – она хорошо помнила, как в то время всех дам из окружения короля удалили из лагеря, ибо он опасался, как бы свирепствовавшая в стане крестоносцев болезнь не оказалась губительной для них. Поведала она Марии и о марше крестоносцев вдоль моря, и о победоносном сражении при Арсуфе, когда Ричард наконец показал султану, что он куда более успешный полководец, чем слывший непобедимым Салах ад-Дин. Ну и, наконец, о восстановлении разрушенной Яффы, куда к Ричарду прибыла королева Беренгария и ее сопровождение.
Мария слушала с жадностью, порой задавая вопросы:
– А какова собой супруга Ричарда-победителя? И кто еще его окружает? Есть ли там сирийские бароны? Я знала многих из них, когда еще жила в Триполи. И кое-кто даже заглядывался на меня… а я на них.
Джоанна сообщила о разводе Изабеллы Иерусалимской с Онфруа де Тороном, поведала о короле Гвидо, которого многие считают недостойным короны Святой земли, хотя, по его мнению, он хорошо знает этот край и любит его всей душой. Рассказала она и о бароне Балиане де Ибелине, который взялся отстраивать отвоеванные Ричардом крепости на побережье, но, вполне возможно, примкнет к войску, когда начнется поход на Иерусалим.
– Но когда ждать наступления? Когда? – жадно спрашивала Мария.
Джоанна пожимала плечами. Она только женщина, а о том, что говорится на совете глав воинства крестоносцев, ей мало что известно.
Мария перекрестилась. Ее обтянутая тугим шелком грудь поднималась и опадала при вздохе.
– Вы столько знаете, милая Жанна. И вы совсем недавно были среди своих… Но теперь вы тут, и нам обеим придется молиться, чтобы наши рыцари как можно скорее отвоевали Святой Град и освободили нас от постылого сожительства с неверными. Но о чем я? Может, вы влюблены в аль-Адиля? О, всем известно, что Малик умеет очаровывать красавиц. Но учтите, Жанна, если вы надеетесь иметь влияние, оставаясь христианкой, то, поверьте мне, вас ждет разочарование.
И она опять провела покрывалом под глазами, на этот раз размазав краску, ибо слезы так и полились по ее щекам.
Джоанна долго смотрела на нее, а потом собралась с духом и решилась:
– Мария, я ни на миг не собираюсь перейти в ислам. Более того, я надеюсь вскоре вернуться к своим единоверцам. И в связи с этим мне может понадобиться ваша помощь. Видите ли…
Она не договорила, так как совсем недалеко от них вдруг прозвучал испуганный крик Адибы.
Все то время, пока дамы беседовали, служанка оставалась на лестнице в башне, следя за тем, чтобы их не побеспокоили. Но теперь она вопила не своим голосом, пока ее крик резко не оборвался.
