Она ощутила на плече чью-то руку.
— Карла…
Открыла глаза и увидела Ампаро, глядящую на нее. Глаза ее ярко сияли, это любовь светилась в них. У нее в волосах был гребень слоновой кости, прекрасной работы. Карла обнаружила, что этот подарок больше не выводит ее из себя, и ощутила огромное облегчение. Ампаро просто светилась. Или же это Карла видела мир в новом свете и замечала свечение в тех вещах, к которым была слепа до сих пор? Чувства снова захлестнули Карлу — радость, смешанная с печалью. Ничего не говоря, Ампаро обняла ее, Карла прижалась к ней, вдруг ощутив себя ребенком, больше всего потому, что в руках Ампаро была сила — сила, о которой она никогда не подозревала, поскольку не интересовалась. Мир Карлы перевернулся вверх дном. Но она почему-то ощутила себя свободной. Ампаро погладила ее по волосам.
— Тебе грустно? — спросила она.
— Да. — Карла подняла голову. — Нет. Грустно, но от этого хорошо.
— От грусти никогда не бывает плохо, — сказала Ампаро. — Грусть — это то зеркало, в котором отражается счастье.
Карла улыбнулась.
— А я счастлива. Особенно счастлива видеть тебя. Я по тебе соскучилась.
Ампаро сказала:
— Я хочу познакомить тебя с моими друзьями.
Ампаро никогда раньше не говорила, что у нее есть друзья, но и она сильно изменилась за последние дни. Не привязанная больше к одной только Карле, она была похожа на вырвавшуюся из клетки птицу. По духу она была ближе этим людям, чем могла когда-нибудь стать Карла. Она бродила по улицам и верфям, пользуясь свободой безымянности, какой Карла не знала никогда. Карла посмотрела на госпитальную лестницу, под которой стояли, ожидая, два юных мальтийца. У старшего, наверное лет двадцати, на месте правой руки была недавно перебинтованная культя. Она помнила его по госпиталю. Его привезли прошлой ночью и отпустили этим вечером. Его лицо до сих пор было серым от боли, глаза до сих пор пустые и застывшие от пережитого ужаса битвы.
Младший, совсем еще мальчишка, может быть, лет четырнадцати, был босоног и неумыт. Детская гладкость и нежность плоти, которые должны бы смягчать его черты, были начисто выжжены той жизнью, какую он вынужден был вести, — у него были острые, как лезвие бритвы, скулы и орлиный нос. Глаза — темные и дикие, словно он едва сдерживал запертую внутри его энергию. Он нес кирасу и шлем, надетый на убранный в ножны меч; оружие и доспехи, как решила Карла, принадлежат другому юноше. В отличие от своего товарища, который опустил глаза, когда она взглянула на него, младший смотрел на нее с живым любопытством. Она задумалась, в своем нынешнем возвышенно-духовном состоянии: что же он в ней увидел?
Ампаро представила безрукого парня как Томазо. Он отступил на шаг назад, склонив голову в знак почтения. Младший, высокий мальчик, с трудом скрывал восторженную улыбку.
— А это Орланду, — сказала Ампаро.
Орланду отвесил изысканный поклон, Карла даже подумала, не издевается ли он над ней.
— Орланду ди Борго, — представился он. И добавил с восторгом: — К вашим услугам, мадам.
Его зубы ярко белели на фоне чумазого, обожженного солнцем лица. Карла сама подавила улыбку.
— Так ты говоришь по-французски, — сказала она.
Он пожал плечами.
— Французский, итальянский, испанский. Все языки. По-испански хорошо. Очень хорошо. В гавани, от рыцарей, от путешественников. — Он указал пальцем на свое ухо, потом на глаз. — Я слушаю, наблюдаю. Знаю по-арабски от рабов. Ассалам алейкум. Это значит: «Да пребудет с тобой мир».
То, как он рисовался, вдруг напомнило Карле о Тангейзере.
— А твой друг? — спросила она. — Он тоже говорит на многих языках?
— Томазо говорит только по-мальтийски, но он храбрый, очень храбрый. Мы работали на кораблях. А теперь он дерется вместе с героями в Сент-Эльмо. — В его французский примешивались слова из множества других языков, но говорил он довольно бегло. Карла кивнула. Томазо, несчастный оттого, что стал центром общего внимания, стоял молча, свесив голову. Орланду сказал: — Это вы та графиня, которая разыскивает своего пропавшего сына? Бастарда.
Карла заморгала. Она посмотрела на Ампаро, в чьих глазах читался живой вопрос. И в то же время переполняла надежда. «Ну прошу, скажи, что это он».
— Вы его нашли? — спросил Орланду с совершенным бесстыдством.
Карла вдруг совершенно оцепенела.
— А ты знаешь об этом? — спросила она.
— Разумеется. Все кругом знают. Большой капитан расспрашивает. Тангейзер. — Он произнес его имя так, словно несказанно гордился уже только тем, что знает его. — И большой англичанин тоже. Они спрашивают, люди слышат, говорят об этом. А вы удивлены?
От того, как изумился Орланду ее изумлению, она ощутила себя дурочкой, но его бравада показалась ей слишком очаровательной, чтобы обижаться. Возможно ли, что это действительно он? Она спрашивала свою душу, спрашивала свое сердце, но не ощущала к нему острого влечения. Карла почувствовала, как ее охватывает паника. Она отрицательно покачала головой.
— Думаю, вы его не найдете, — сказал Орланду.
— Почему нет? — спросила Карла.
— Ему двенадцать, да? Родился в канун Дня всех святых?
— Верно.
Он сверкнул зубами.
— Я знаю все новости. Я умею слушать. Я наблюдаю. — Он указал в ночь мечом. — Этим утром капитан Тангейзер разгромил батарею турок на мысе Виселиц.
Волнение Карлы приобрело иной оттенок.
— И где он теперь?
— Тангейзер? — Орланду пожал плечами нарочито загадочно. — Он приходит. Он уходит. Говорят, у его коня Бурака есть крылья. — Мальчик поглядел на Ампаро, словно этот миф исходил от нее и он желал подтвердить подлинность своих сведений. — Ампаро говорит, я смогу с ним познакомиться. С вашего разрешения.
— Конечно. Но скажи мне, почему я не найду сына?
— Потому что не нашли его до сих пор, — сказал он, будто бы на свете не было ничего более очевидного. — Никто не знает такого мальчишку.
— А сколько лет тебе, Орланду?
Он вспоминал слово, сжимая и разжимая пальцы. Потом сказал:
— Семнадцать. — Увидел, что она совершенно ему не поверила, и пошел на попятный. — Пятнадцать! Да, думаю, так. Скоро. Не меньше. — Он потряс мечом. — Достаточно взрослый, чтобы драться с турками, если они захотят схватить меня. Я убивал собак, много собак, а мусульмане ничем не отличаются.
— А когда у тебя день рождения? — спросила Карла.
Самоуверенность Орланду мгновенно испарилась. Он пожал плечами.
— Дни рождения — это для детей. Богатых детей.
— У меня тоже нет дня рождения, — вставила Ампаро.
