Умная Алина еще не знала нового приятеля, если думала, что он влюблен в нее и способен, как Шель или Ван-Тойрс, пожертвовать семьей или состоянием за обладание красивой женщиной. Это была иного сорта личность, более опасная, чем все влюблявшиеся в Алину, и опасная именно потому, что у него был расчет овладеть ею, но не для себя… Он нашел в ней средство добывать деньги и, конечно, больше тех денег, что теперь передал ей.
Первое время барон Шенк только присматривался к красавице, изучал ее характер до мелочей, и, поняв ее, видя теперь уже насквозь, зная ее почти лучше, чем он сам себя знал, Шенк решился тратить на нее деньги, чтобы овладеть ею для своих скрытых целей.
Однажды барон явился к Алине и заявил ей, что им надо серьезно объясниться. Было еще только одиннадцать часов дня, и Алина удивилась его раннему посещению, хотя понимала, что если б барон явился с желанием объясниться вечером, то было бы хуже, понятнее и ужаснее… Решительная минута была бы ближе…
Усевшись против барона, Алина, как всегда, невольно подумала:
– Боже мой! Как он дурен собой!
И действительно, лицо Шенка, умное, смелое, с неуловимым выражением в маленьких глазах, с сухой, отчасти злой улыбкой было крайне дурно. Неправильные черты его лица были еще более испорчены рубчиками и ямками – остатками оспы, от которой он едва не умер лет за десять перед тем.
– Что бы стоило ему быть красивым, – сожалела часто Алина. – Все бы обошлось просто и весело.
Ван-Тойрс и Дитрих – оба не очень далекие и, во всяком случае, не смелые, не дерзкие – очень мало шли к теперешней обстановке жизни Алины. Они умели только, каждый в свою очередь, безумно любить ее, тратить деньги, пока можно было их легко достать. Теперь же, когда эти деньги можно было иметь только путем дерзкого обмана, чуть не разбоя, молодые люди не годились ни на что.
Теперь был нужен ей такой человек, как барон Шенк.
И Алина жалела, что он дурен до глубины души, но поневоле решалась, если он потребует, бросить обоих прежних любовников и следовать за Шенком – куда он захочет!
– Скажите мне прежде всего, – начал Шенк, хитро усмехаясь, – могу ли я рассчитывать на вашу искренность относительно меня? Заслужил ли я вполне ваше доверие и могу ли быть спокойным, что между нами не будет ничего недосказанного и темного?
– Конечно, – вымолвила Алина, не понимая, куда поведет так начатое объяснение.
– Можете ли вы на первое время доказать мне вашу искренность со мной и вашу дружбу – самым простым и легким способом. Не жертвой какой-нибудь и не серьезным делом, трудным или рискованным, а… просто… легко…
– Говорите. Объяснитесь…
– Можете ли вы мне обещать, дать честное слово и сдержать его, что вы будете со мной искренни и откровенны вполне, что вы ответите мне прямо и правду на все вопросы, которые я предложу вам.
– Да… Отвечу правду… но… это зависит от того…
– Что я буду спрашивать? Конечно, но дело именно в том и заключается, что вы должны мне отвечать правдиво на все мои вопросы, а не на те только, на которые вы пожелаете или найдете возможным.
Алина вдруг вспыхнула и вымолвила твердо и решительно:
– Ни на один вопрос ваш о моем прошедшем, о времени, предшествовавшем поприщу артистки, я не отвечу ни за что… Если… Да! Если вы даже будете грозить мне тюрьмой, то я не скажу вам, где и что я была до Киля, до начала карьеры музыкантши… А все, что было после Киля… концерты, Майер, принц Адольф, бессмысленный брак и жизнь в Саксонии, наконец, бегство, Дитрих и Ван-Тойрс… Все это вы уже знаете с тех пор, как мы оба решили снять маски…
Алина силилась улыбнуться, но не могла. Мысль, что этот странный и сильный волей человек хочет ворваться со своим праздным любопытством в ее дорогое, чистое прошлое, когда у нее был отец, свой кров… эта мысль взволновала Алину.
Она ясно сознавала, что она была когда-то, чем могла бы остаться навеки и чем стала. Война всему человечеству была объявлена, борьба началась, а до победы было еще далеко. Она хотела дать себе слово, завоевать то, что у нее люди отняли, подняться выше тех ступеней, на которые бросило ее преступление Игнатия, а между тем пока она стояла еще ниже. Положение странствующей музыкантши, а потом жены Шеля в буржуазной обстановке было все-таки выше и чище теперешнего положения – авантюристки с двумя любовниками зараз.
– Итак, вы не скажете мне ни за что, где и чем вы были до появления в Киле и до начала вашей музыкальной карьеры, – усмехаясь выговорил Шенк.
– Ни за что… – прошептала Алина, и слезы навернулись у нее на глаза. – Не отнимайте у меня последнего, что я имею, – это одно мое сокровище!
Через силу выговорила это Алина, как будто бы действительно ей приходилось расставаться с какой-нибудь дорогой вещью, которую у нее хотели отнять.
Наступило молчание. Шенк был поражен неожиданным открытием и задумался на минуту. Слезы и голос Алины сказали ему больше, нежели она полагала, и сказали противоположное тому, что думал Шенк, умный, дальновидный, но грубо ошибившийся в данном случае.
Шенк думал, что замечательное образование Алины, воспитание, ученость, знание многих языков – все это далось ей, так же как и ему, силой воли. Теперь он догадался, что в прошлом Алины есть нечто особенное, загадочное, темное… Но это темное не такое, как его собственное… не есть происхождение темное, то есть низкое…
– Это надо будет все-таки узнать, допытаться или угадать, – подумал Шенк. – Но это после… – Он подвинулся к Алине, взял ее руки и медленно, с чувством, поцеловал обе.
– Дорогой мой друг, оставьте у себя ваше сокровище, вашу тайну! И счастливы вы, что имеете что беречь на сердце, любить, вспоминать и укрывать от постороннего взгляда. У меня этого сокровища нет! – с чувством выговорил Шенк слегка изменившимся от волнения голосом.
И затем тотчас же он прибавил, уже ухмыляясь:
– У меня сокровище моего сердца – только молдаванин Корнеску, который меня малюткой у двух голодных псов отнял!..
Шенк произнес это с такой смешной гримасой, что Алина весело рассмеялась.
– И знаете… Большую глупость Корнеску сделал, что не оставил меня на завтрак этим псам. Боже мой! Скольких дурных дел было бы на свете меньше совершено, если б меня не существовало. Наоборот, случилось бы одно доброе дело, если бы молдаванин меня не взял.
– Какое? – с удивлением спросила Алина.
– Утоление голода этих двух псов!
Когда Алина снова повеселела, барон заговорил серьезнее.
– Успокойтесь, я не стану требовать от вас того, что мне не нужно. Это было бы глупо. А я считаю себя умным человеком. Я потребую от вас только того, что мне необходимо и на что я имею права… Отвечайте мне искренне на вопросы, касающиеся только вашего настоящего, а не прошедшего. Даете ли вы мне в этом честное слово?
