В стране, где нет значительных крутых откосов, должны были искать основной способ защиты в водных путях.
Поэтому в Брильбо, как и в Брианте, как в Мотт-Сейи, в Сен-Шартье, в Мотт-де-Пресль, и так далее, замок стоит среди изгибов реки, способной питать своими проточными водами двойной ров, окружающий ограду.
Мост, через который входят за первую из этих стен, очень узкий, и опирается на ряд арок очертаний, колеблющихся между полукруглыми и стрельчатыми.
Весь замок переходной архитектуры: фасад имеет странную форму; двери и окна над лестницей на несколько метров углубились в основную кладку, словно для того, чтобы защититься от внешних нападений.
Верхняя часть здания должна была изгибаться в этом месте, но незаконченная постройка изуродована крышей, не соответствующей зданию.
Маркиз подошел к подножию замка по самой короткой тропе; стены были так разрушены и побиты столькими проломами, рвы были засыпаны в стольких местах, что не было необходимости искать ворота.
Он бесшумно отворил дверь замка, маленькую и низкую под пологой аркой, над которой поднималась украшенная цветами стрелка свода.
Там он наполовину приоткрыл свой фонарь, чтобы видеть, что у него под ногами, вспомнив предупреждения арендатора об осторожности на лестнице.
Маркиз вступил на очень красивую лестницу в форме спирали, шириной на шесть человек и легкую, словно перья веера. Она была сделана из довольно хрупкого белого камня; многие ступеньки совершенно разбиты какой-то упавшей верхней частью здания; но те, что остались, казались только что обтесанными и на них не было ни малейшего следа порчи. При каждом полуобороте спирали начальную ступеньку поддерживали гримасничающее лицо, фантастическое животное или торс вооруженного человека, вылепленные на стене.
Маркиз развлекался рассматриванием этих изображений, казалось, шевелившихся в мерцающем свете его фонаря.
Он поднимался медленно, прислушиваясь на каждой площадке; и, поскольку не слышалось никакого другого шума, кроме ветра в кровле, поскольку двери залов, мимо которых он шел, были заперты на замок, он все больше и больше сомневался в присутствии каких-либо обитателей. Так он добрался до последнего этажа, где находились две комнаты, предназначавшиеся владельцу замка.
В средние века принято было помещаться под самой крышей и ломать лестницу, если понадобится выдержать осаду в собственных покоях, поэтому часто лестницу не доводили до конца, и владелец замка забирался к себе по приставной лесенке, которую затем убирали. Иногда ступеньки последнего этажа умышленно делали такими тонкими, что довольно было нескольких ударов кирки, и они разбивались.
Именно так было в замке Брильбо: но надломы, каких должен был остерегаться маркиз, происхождением своим, как мы и сказали, были обязаны случайностям, и он смог своими длинными ногами, без серьезной опасности, перебраться через эти просветы.
Поскольку в тех двух комнатах, о которых говорил арендатор, должен был, в случае необходимости, жить Люсилио, Буа-Доре первым делом вошел туда, чтобы посмотреть, есть ли там оконные рамы или хотя бы сплошные ставни на окнах. Все окна на лестнице, узкие и глубокие, с каменной скамьей, косо сидящей в проеме, пропускали бурные порывы ветра, от которых он с трудом защищал свой светильник.
Но перед тем, как открыть эти принадлежавшие сеньору комнаты, от которых у него были ключи, маркиз заколебался.
Если замок служил кому-либо убежищем, и этот кто-то находился здесь, то, застигнутый в месте отдыха, он станет обороняться, не дожидаясь объяснений. Так что этот осмотр требовал некоторой осторожности. Маркиз не верил в привидения и тем менее боялся живых, так как не шел к ним с дурными намерениями. Если там прятался какой-то несчастный, кем бы он ни был, маркиз решил оставить его в покое и не выдавать тайну, случайно открытую.
Но первый испуг скрывающегося мог оказаться опасным. Маркиз не произвел почти никакого шума, входя и поднимаясь, поскольку ничто не шелохнулось. Он должен был, насколько возможно, узнать правду, не позволив ни увидеть, ни услышать себя, или, по крайней мере, не показываясь внезапно.
С этой целью он вошел в комнату без двери, где царила самая глубокая тьма, поскольку все окна были забиты досками или заткнуты соломой. Пол был покрыт слоем пыли и измельченного цемента такой толщины, что он гасил шаги, словно зола.
Буа-Доре долго шел, едва видя, куда направляется. Он закрыл свой фонарь, не защищенный ни стеклом, ни рогом, но лишь полуцилиндром из кованой стали, в котором были пробиты маленькие отверстия, по обычаю этого края. Он осмелился снова открыть его, лишь достигнув конца этого огромного помещения, и вполне убедившись, что находится в совершенно спокойном и безмолвном месте.
Тогда он поставил свой светильник на пол перед собой и отступил в большой камин, находившийся рядом с ним.
Там его глаза постепенно привыкли к столь слабому свету в таком обширном пространстве, и маркиз смог различить зал, тянувшийся во всю длину замка.
Он оглядел камин, в котором стоял. Как и все остальное, он был высечен из белого камня, и угловой цоколь, входящий в кладку основания, казался вытесанным накануне, такими свежими были выступы камня; двойной багет рамы был без каких-либо выемок или пятен, как и чистый гербовый щит, венчавший колпак. На самой трубе и в неоштукатуренном очаге не было следов огня, дыма или золы. Неоконченное сооружение никогда не использовалось, это было очевидно. Никто никогда не занимал прежде и теперь эту холодную пустынную комнату.
Убедившись в этом, маркиз осмелился пойти посмотреть вблизи, почему этот огромный неф на половине своей глубины пересекается идущим поперек барьером из досок высотой по грудь. Оказавшись там, он увидел провал. Пол обвалился или был полностью разобран, так же, как и на нижних этажах, во всей этой половине здания, возможно, для того, чтобы удобнее было убирать хлеб.
Взгляд проникал в темное помещение, казавшееся большим, как церковь.
Буа-Доре находился там уже несколько минут, пытаясь составить представление об ансамбле, когда из глубин, которые тщетно исследовал его взгляд, к нему поднялся какой-то стон.
Он вздрогнул, закрыл и спрятал за досками фонарь, затаил дыхание и навострил уши, несколько тугие и способные обмануться в природе звуков.
Не была ли это дверь, ставень, раскачиваемый ветром? Он не прождал и трех минут, как та же жалоба, еще более отчетливая, повторилась, и в то же время ему почудилось, что слабый луч света, исходивший из глубины провала, осветил дно здания, по отношению к нему представлявшее буквально пропасть.
