Магнус не отвечал, и, судя по всему, он и не собирался отвечать. Тогда взял слово Юар сын Едварда.
— Плохо же вознаградил король Карл наше стремление избежать войны, — начал он. — Все-таки войны не миновать, раньше или позже, как показал нам Карл сын Сверкера, и все мы, сидящие здесь, понимаем это. Мой племянник, претендент на престол Кнут сын Эрика, не приехал на ландстинг, потому что иначе было бы трудно сохранить мир. Но Кнут лишился отца и короны из-за этого лжеца и убийцы, Карла сына Сверкера, а потому мы знаем, что придет время, когда мы потребуем отомщения. И тогда я спрошу вас, родичи, в чем польза, если Магнус сын Фольке сейчас пожертвует своей жизнью? Все в этой палатке и за ее пределами понимают, что выпад со стороны Карла сына Сверкера нацелен на то, чтобы убить главу Фолькунгов Западного Геталанда прежде, чем начнется война. Тем самым он многое выиграл бы, а мы — многое бы потеряли. Магнус сын Фольке сумеет повести людей в бой под знаменем Фолькунгов, но простите меня за откровенность, я не уверен, что люди пойдут за Эскилем сыном Магнуса. И коль скоро Магнус должен умереть за наше общее дело, если этого хочет Бог, то пусть уж лучше он умрет на поле брани, в будущей войне. Мы все теперь — и Фолькунги, и Эриков род — можем разом сняться с места и отправиться в путь. Так мы покажем, что намерены делать дальше. Вот что я хотел сказать.
— Разумные речи, дорогой брат, — сказал Биргер Бруса и недовольно заерзал. — Однако закон совершенно определенно предписывает, что надо делать. Если Магнус не явится на поединок, то он — вне закона, человек без чести, который даже не может свидетельствовать на тинге. Такой человек не вправе вести за собой Фолькунгов — этого никогда не было и не будет. Вы это знаете, и Карл сын Сверкера знает это, как и его коварные советники, которые поставили нас в такое положение. Магнус должен сделать выбор — тяжело говорить такое брату, но я обязан сказать правду. Либо он сохранит себе жизнь, но лишится чести, либо изберет поединок, где лишь чудо святых может спасти ему жизнь. Последнее — лучше. Ибо никогда исход поединка не решается заранее. Но все уже решено с тем, кто трусливо уклоняется от поединка. Так вот бывает.
Лагман Карле тяжело поднялся и заявил, что ему нечего больше прибавить к сказанному, так как в законе все выражено понятно и ясно, и что трудное решение, которое должны принять три главы рода, легче не станет, если людей вокруг них будет больше. И он вышел из палатки, печально покачивая головой.
Воцарилось молчание. Все теперь ждали, что скажет сам Магнус, ибо его слово было решающим, если не единственным. Речь шла не только о его собственной жизни, но и о чести Фолькунгов.
— Я принял решение, — молвил он наконец, когда ожидание сделалось уже нестерпимым. — Завтра на рассвете я выйду на перекресток трех дорог сразиться с Эмундом, как то предписывает закон. Да поможет мне Бог, и вы молитесь обо мне. Иного пути у нас нет, никто из нашего рода не изберет себе путь бесчестия, и верно также, что никто не пойдет за человеком без чести.
Эскиль и Арн сидели рядом в углу палатки, и старики не обращали внимания на юношей. Теперь, когда их отец высказался, обрекая себя на смерть, Эскиль прерывисто вздохнул, и вид у него был такой, словно он вот-вот разрыдается. В тягостной тишине никто не возразил Магнусу, и это означало, что все согласились с ним и намерены принести его жизнь в жертву. Тут поднялся Арн и с мужеством отчаяния заговорил.
— Простите, что мы, сыновья, тоже вмешиваемся в это дело, — начал он несколько неуверенно. — Но нас оно касается так же, как и всех остальных. Я так считаю, во всяком случае. Ведь нас оскорбили, как и нашего отца Магнуса, когда Эмунд назвал нас сукиными детьми, или как там?
— Да, это верно, — мрачно ответил Биргер Бруса, — тебя и Эскиля оскорбили точно так же, как и вашего отца Магнуса. Но это его дело — защищать вашу честь.
— Но разве у нас по закону не равное право с отцом защищать свою честь? — спросил Арн с детской наивностью, так что старшие не смогли сдержать улыбки, несмотря на серьезность момента.
— Немного чести для Магнуса, если он вместо того, чтобы, как подобает мужчине, защищать себя, пошлет на заклание кого-нибудь из этих юнцов, — кисло буркнул Биргер Бруса и вышел из палатки, оставив других в молчании.
Поколебавшись немного, Арн вышел вслед за Биргером Брусой. Он вглядывался в темноту, которая рано сгустилась после короткого зимнего дня, пока они сидели в палатке, и потом решительно двинулся вперед, прямо к брату своего отца, который тем временем справил нужду. Арн заговорил с ним властно, с убеждением в голосе:
— Должен сказать тебе что-то очень важное, дорогой дядя. А ты должен поверить мне, ибо пришел час, когда нет места пустым словам. Дело не только в том, что я лучше владею мечом из всех нас, кого оскорбили. Но и в том, что я уверен: я легко смогу победить этого самого Эмунда, или тебя, или кого угодно из наших дружинников. Поэтому ты должен устроить так, чтобы именно я участвовал в поединке, а не мой бедный отец.
Биргер Бруса просто лишился дара речи и замер, едва натянув штаны. То немногое, что он знал об Арне, вызывало всеобщие насмешки, да и Эмунд Ульвбане тоже обозвал его монашкой. И теперь этот верующий в Бога, очень серьезный молодой человек стоит перед ним и говорит такое, во что невозможно поверить, однако в лице его нет ни тени лжи. Биргер Бруса не знал, что и думать, и, хотя речи юноши показались ему безумными, сам Арн не производил впечатления сумасшедшего. Сомнение дяди было столь очевидным, что Арн сделал нетерпеливый жест рукой и внезапно предложил:
— Дорогой дядя, ты гораздо сильнее меня, примерно как этот Эмунд. — Арн говорил запальчиво, все более загораясь какой-то идеей. — Возьми меня за руку и встань рядом, — продолжал он и протянул руку Биргеру Брусе, который, сам не ожидая того, взял ее и удивился ее силе. А тем временем Арн повернулся так, что они теперь стояли наискосок друг от друга, как обычно, когда хотят померяться силой. — Вот так! — весело воскликнул Арн. — Попробуй-ка теперь повалить меня. Ведь ты сильнее!
Биргер Бруса сделал неуверенную попытку, не возымевшую никакого действия и лишь рассмешившую Арна. Тогда он повел себя решительнее, но в следующий же миг упал прямо в грязь. Изумленно поднявшись на ноги, он снова схватил сильную руку Арна. И вновь покатился на землю. Этот мальчик вертел его, как игрушку. После третьей попытки Арн поднял руки, останавливая дядю.
— Послушай теперь, — сказал он. — Точно так же я могу справиться с Эмундом или с кем угодно, и я скажу тебе почему. Все эти годы в монастыре я упражнялся ежедневно, больше кого бы то ни было. Владеть оружием меня учил человек, который прежде был тамплиером в Святой Земле. Клянусь Пресвятой Девой и святым Бернардом, моими небесными покровителями, что я владею мечом лучше всех вас, и тебе следует знать, что в такой серьезный миг я никому не солгу, тем более своим родичам.
