В Истанбуле стрельцы вели себя на удивление тихо. Они практически не покидали караван-сарая, оберегая имущество посольства, ну разве что для похода в баню. А по городу ходили группами по пять человек и держались кучно, не поддаваясь многочисленным соблазнам. Правда, в караван-сарае они все же душу отводили, наливаясь раки под завязку, но не буйствовали, как нередко случалось в Москве, а пели песни родной стороны, иногда с пьяной слезой.
С Мишениным на Афон ушли всего пять стрельцов — Ишук Бастанов знал, кого нужно охранять со всей серьезностью. Поэтому и относился к Трифону как к воеводе с уважением и некоторым подобострастием.
— К нам местный купчина пожаловал, — ответил Ишук. — Из нехристей иудейских. Просит принять по важному делу.
Он уже вошел в комнату купца и стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу. Ишук Бастанов был здоровенным детиной с головой без шеи; она сидела прямо на плечах будто большая тыква с раскосыми глазами. Однако, несмотря на внешне простоватый вид деревенского увальня, Ишук оказался весьма проворен и сметлив. Да и служба в опричнине не прошла для него даром — Ишук был из тех людей, что своего никогда не упустит.
— Гони его в шею, — недовольно сказал Трифон.
Ему уже надоели купцы-романиоты, слетавшиеся на московитов как мухи на медовый пряник. Они сулили золотые горы, предлагая свои услуги в качестве посредников при торговле товарами, которые московские гости привезли в Истанбул, но их цены были смехотворно низкими, а Трифон Коробейников был чересчур бывалым и опытным в торговых делах человеком, чтобы дать себя обмануть.
— Он сильно просит, Трифон Матвеевич… — Ишук смотрел на Трифона умоляюще.
«Поди, мзду хорошую получил, — догадался купец. — Вишь, как зенки пялит. Ладно, пущай деньгу зарабатывает. Это ему вроде приварка к котлу…».
— Зови, — тяжело вздохнув, милостиво разрешил купец.
Обрадованный Ишук едва дверь не вынес своим крупным мускулистым телом, исчез так быстро, словно его корова языком слизала.
Еврей, который предстал перед Трифоном, был лицом бел и не похож на смуглого романиота с характерным разрезом восточных глаз. В его одежде чувствовалось сильное европейское влияние; даже пейсы у него были короче, почти незаметные, а крепкая широкоплечая фигура и смелый взгляд подсказывали Коробейникову, что молодой человек (на первый взгляд, ему исполнилось не более тридцати) умеет не только считать деньги, но и неплохо владеет оружием.
Нужно сказать, что евреи-романиоты имели надежную охрану из единоверцев. Иногда они нанимали османов, однако больше отдавали предпочтение своим, а также нередко вербовали в охранники жителей Иудеи и Палестины, более диких и нецивилизованных с точки зрения романиотов, с варварскими наклонностями, что лишь добавляло наемникам храбрости; кроме всего прочего, они служили не только за деньги, но и по совести. Поэтому в первый момент Трифон подумал, что молодой человек — всего лишь гонец какой-то важной персоны из кагала романиотов. А значит, и отношение к нему должно быть не как к ровне, а как к слуге.
— Приветствую тебя, Трифон Матвеевич! — сказал еврей и низко поклонился.
Коробейников от неожиданности поперхнулся — нежданный гость говорил на чистом русском языке! Он машинально встал и ответил поклоном на поклон; правда, без особого рвения.
— Неужто земляк? — спросил он недоверчиво.
— Почти… — Еврей широко улыбнулся. — Я купец из Берестья, а зовут меня Мордехай.
— Что ж, коли пришел, милости прошу, — немного разочарованный Трифон указал на диванчик, возле которого стоял резной столик. — Эй, кто там! — он хлопнул в ладони.
На его зов прибежал юный слуга по имени Елка.
— Гостю кальян и кахву! — приказал купец.
Елка обернулся шустро. В его сноровке не было большого секрета. Московиты всегда держали наготове два запасных кальяна и приборы для кахвы на случай появления таких вот незваных гостей, как Мордко (а это был он, верный помощник старшины берестейского кагала). Особенно часто московитов навещали османские чиновники. Некоторым из них — рангом повыше — приходилось давать мзду, но большинство обходилось неторопливой обстоятельной беседой за чашкой кахвы; всех интересовала таинственная и богатая Московия, где дорогие и высоко ценимые османами меха едва не на деревьях росли.
Какое-то время и Трифон, и Мордко молча отдавали должное ароматному напитку. Нужно сказать, что Елка на удивление быстро научился готовить его не хуже, а то и лучше, чем в самых престижных кофейнях Истанбула. Об этом и были первые слова Мордка после того, как он назвал свое имя:
— Удивительно! — воскликнул он, опять изобразив самую приятную и располагающую улыбку из своего обширного арсенала обольщения потенциальных клиентов. — Лучше кахвы пить мне еще не доводилось! Не продадите ли секрет приготовления?
— От добрых людей, да еще и почти земляков, мы секретов не держим, — сдержанно улыбнулся в ответ Трифон.
А в голове у него в этот момент вертелся один чрезвычайно назойливый вопрос: «Откуда мне известно это имя? Мордехай, Мордко… Убей Бог, забыл. Старею… эх!».
— Елка! — позвал он слугу. — Расскажи господину, как ты варишь кахву. Только, чур, без утайки! Смотри мне…
— Это очень просто… — начал хитрый отрок; по грозному тону купца он понял, что тот как раз подразумевает обратное: держи секрет при себе.
Мордко выслушал рецепт (который показался ему совсем диким, потому что Елка городил, что ему в голову взбрело) с большим вниманием, а затем щедро одарил юнца, дав ему полновесный левок.
— Не нужно баловать парня, — недовольно сказал Трифон, но потом смилостивился. — Поди прочь, шельмец, — сказал он Елке; и, обернувшись к Мордко, добавил, чтобы перестраховаться, если рецепт будет совсем уж негодным: — Должен тебе сказать, что ни у кого другого кахва не выходит столь отменной по вкусу. Он будто колдует над ней.
— Тем более мальчик заслуживает поощрения.
— Не буду спорить… Однако мне хотелось бы знать, какая необходимость привела тебя ко мне? — долго не мешкая, сразу взял быка за рога московит.
Он точно знал, что Мордко не будет на него за это в обиде; московские купцы могли долго торговаться, иногда по два-три дня, но предварительное бессодержательное словоблудие не входило в их правила. Тех же неписаных уложений, насколько Трифону было известно, придерживались и купцы Речи Посполитой.
— Слыхали мы, что Великий князь Московский Иоанн Васильевич шибко хворает… — начал издалека Мордко.
— Про то нам неведомо, — строго ответил Коробейников. — Нас не посвящают в такие высокие сферы. Мы люди маленькие — купил, продал, заплатил честную пошлину. А государевыми делами заведуют бояре и воеводы. Вот их и попытай.
