Искать в многотысячной толпе человека, предупрежденного об опасности (а Каифа был уверен в том, что Иешуа предупредили!), не легче, чем слезу в Генисаретском озере. Начались праздники, у Каифы были сотни важных дел, а на расстоянии от города Галилеянин опасности не представлял. По сведениям, дошедшим до Каифы опять-таки через Афрания, Иешуа удалился в Галилею, где опять начал проповедовать свои фарисейские истины, перемежая их безобидной ересью. В Галилее правил Антипа, Каифа направил ему письмо о Га-Ноцри – пусть разбирается – и благополучно забыл о самозваном машиахе.
И вот теперь Ханаан напомнил ему о событиях двухлетней давности. Память у старика была хоть куда! Иосиф бар Каифа не был уверен, что через тридцать пять лет сможет похвастать такой же. Он вообще не был уверен, что доживет до такого почтенного возраста. А, глядя на распухшие, похожие на рачьи клешни, руки тестя и слыша запах невероятно вонючих и бесполезных растирок, не был уверен, что хочет до такого возраста дожить.
– Да, аба, – сказал Каифа, поднимая взгляд на бывшего первосвященника. – Я помню такое имя.
Сейчас, подумал Иосиф, он скажет мне, что Галилеянин уже в городе. А я не скажу ему, что об этом знаю еще со вчерашнего дня. Еще с того момента, когда Га-Ноцри со своими учениками ночевали в постоялом дворе в десяти лигах от Ершалаима. Пусть старик думает, что знает больше меня – ему будет приятно, а мне не повредит.
Каифа знал, что на Пейсах в Ершалаим собираются прийти девять проповедников с разных концов страны. Четверо из них давно были у него на содержании и вещали то, что им было сказано вещать, троих он не воспринимал всерьез – мелкие, косноязычные людишки, собирающие вокруг себя народу меньше, чем пьяный бродячий фокусник – они могли говорить все, что угодно, их все равно никто не слушал. Еще один первосвященника не на шутку раздражал – он вещал о конце света и обвинял в его неизбежном приходе жрецов и священство. Его Каифа предполагал арестовать и предать суду Синедриона за оскорбление Неназываемого и его слуг.
Девятым был Га-Ноцри. И на него у Каифы были другие планы.
– Сегодня утром его видели входящим в город, – сказал Ханаан, не скрывая торжества. – Его и его учеников. С ними были еще женщины. Ты слышал об этом?
– Нет, – ответил Иосиф, не отводя взгляда. – Я не слышал об этом, Ханаан.
– Я, почему-то, не удивлен. Сообщаю тебе, что Галилеянин, которого ты упустил два года назад, въехал в город на молодой ослице, хотя из Вифании до Ершалаима шел пешком. А знаешь ли ты, что произошло в Вифании?
Каифа покачал головой, сохраняя на лице выражение сыновей почтительности и благоговения перед мудростью тестя.
– В Вифании Галилеянин оживил человека, умершего четыре дня назад.
– Нельзя оживит человека, умершего четыре дня назад, – сказал первосвященник. – Это под силу только Неназываемому.
– Или его пророкам, – возразил Ханаан. – Илия воскресил отрока, Елисей – ребенка. Так сказано в Писании, а, значит, это чистая правда. Не одни мы с тобой знаем пророчество Захарии, Иосиф. «Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной»[57]. Что еще тебе надо объяснить? Неважно, что было в Вифании на самом деле, Каифа. Важно, что рассказывают люди. Это мы с тобой знаем, что за Занавесью никого нет, а люди уверены, что каждый раз, как ты входишь в Святая Святых, так и здороваешься с Ним лично. Когда Галилеянин въехал в Ершалаим через Золотые ворота, народ кричал ему «Осанна!». Это было всего несколько часов назад, Иосиф, а слух о том, что в город вошел машиах, уже передают друг другу на всех базарах города. Один раз ты его упустил. Поэтому я хочу тебя спросить: что ты будешь делать на этот раз, Каифа?
Испания. Окрестности Таррагоны.
Наши дни.
История не знает сослагательного наклонения.
Так формулируется непреложное правило исторического развития человечества. То, что случилось, то случилось, и любой последующий анализ, каким бы мудрым и тщательным он не был, в свершившейся цепи событий ничего не поменяет. Но для того, чтобы этот принцип заработал, событие должно свершиться.
Трое беглецов до сих пор были живы благодаря той самой частице «бы», тому самому сослагательному наклонению, цепочке случайностей, изменивших определенную Легионом реальность.
Беспощадная, отлаженная за века существования машина скрежетала шестернями, пытаясь перестроиться, ликвидировать ошибку, снова войти в накатанную колею, но у нее ничего не получалось. Лев могуч, но не может долго гнать жертву. Он должен настичь и убить ее на первой сотне метров – иначе у самой маленькой и безобидной антилопы появляется шанс на спасение. Постоянный успех развращает. Тот, кто считает себя защищенным от поражения, находится в плену чрезвычайно опасных иллюзий.
Заложенный при создании в основу принцип изоляции боевых групп Легиона, был хорош для соблюдения секретности, но не для организации широкомасштабной облавы, и происходящее в Израиле не вписывалось ни в одну из апробированных схем.
Но лев остается львом. И антилопе нельзя чувствовать себя в безопасности.
Двести километров по скоростной магистрали «Фиат» преодолел за два часа и двадцать минут. Перед тем, как уйти на боковую бесплатную дорогу, Желтозубый заправился по самую пробку. Покурил, дождался, пока ему вытрут стекло, и выпил две чашки крепкого кофе. Спать все еще хотелось, но терпимо, только чесались под веками воспаленные глаза. Вполне можно было и наспех поесть, но перекусывать Желтозубый не хотел, а времени на размеренный ужин не было. Сперва следовало закончить дела, а уж потом…
На побережье полно небольших пансионов с уютными ресторанчиками на пяток столиков, туристический сезон еще не начался, номера пустуют…
Он зевнул, широко разевая рот, хрустнул суставами и завел автомобильчик.
Дома все равно никто не ждет, так что можно позволить себе сутки безделья. Побродить по набережной, выпить пару бутылок белого вина, заказать себе морского черта с овощами и чтобы его принесли прямо в чугунной сковороде, в шипящем соусе…
Рот Желтозубого наполнился слюной, и он, приоткрыв боковое окно, сплюнул на асфальт. Сначала – работа! Потом сон и еда в пансионе. Послезавтра с утра домой. Все. План сверстан, приступаем к исполнению!
Через четыре километра в свете фар мелькнул нужный ему указатель. Желтозубый притормозил, принял вправо и нырнул в мешанину улочек маленького городка, застывшего в безвременье и тишине, как муравей в капле прозрачной смолы. Несмотря на ранний вечер, городок засыпал, только сидели люди в небольших кабачках за столиками да светились витрины супермаркетов, за которыми сонные кассиры, зевая, ожидали редких ночных покупателей. В сезон тут было бы не протолкнуться, но до его начала оставалось больше месяца, и побережье все еще не стряхнуло с себя зимнее оцепенение. Для работы, которая предстояла Желтозубому, это было вовсе неплохо!
