Владелец местного кабачка просто рассмеялся в ответ на наши робкие попытки разузнать что-либо о пароме. По его мнению, уже этой ночью лед мог застыть, и мы могли бы перейти по нему реку. У него не было свободных комнат, но он все же пообещал пристроить нас где-нибудь на ночь, а пока предложил жареной ветчины и кофе.
— Мы переночуем в Фишерс-Лендинг, — сказал было я, но Касси устало соскользнула на скамью, не ответив ни слова. Я предложил ей глотнуть кофе, но она только покачала головой, а когда я напомнил, что потерпеть придется всего лишь одну ночь, прошептала:
— Это теперь совсем рядом, я чувствую, как черные тени все приближаются к нам. О Боже, Боже! Зачем я вновь ступила ногой на этот проклятый берег!
— Какие еще, к черту, тени? — фыркнул я, так как и мои нервы были натянуты, как струны. — Мы здесь уютно устроились, а до Огайо и вовсе доплюнуть можно! Мы добрались аж сюда — так кто же, во имя Господа, может остановить нас сейчас?
И как будто отвечая на мой вопрос, откуда-то снаружи, со стороны дороги, послышался собачий визг и лай.
Касси вздрогнула, а у меня вдруг сердце ушло в пятки, хотя что, казалось бы, такого, если залаяла собака? Затем раздался стук шагов и звук мужских голосов, дверь распахнулась и с полдюжины крепких молодцов вошли в зал и крикнули хозяину, чтобы он принес им выпить и закусить. Мне они не понравились с первого взгляда: огромные крепкие парни с пистолетами за поясом, а у двоих из них были винтовки. Их вожаком был высокий чернобородый негодяй с перебитым носом, который окинул меня тяжелым взглядом, неохотно процедил «Добрый день» и вернулся к дверям, чтобы прикрикнуть на собак, привязанных снаружи. Я почувствовал, что Касси приникла ко мне, вся дрожа, и уловил ее чуть слышный шепот:
— Охотники за рабами! О, Господи, помоги нам!
Я подавил инстинктивное желание юркнуть за двери — что-то слишком часто мне приходилось уносить ноги в течение этого путешествия. Во рту у меня пересохло, а руки тряслись, но я заставил себя допить кофе и даже спросил у Касси, громко и спокойно, не хотела бы она съесть еще чего-нибудь. По правде, нам нужно было убираться отсюда и чем скорее, тем лучше, но при этом необходимо было не возбуждать подозрений, иначе нам крышка.
Вошедшие говорили так много, что наше молчание осталось незамеченным, и первые же их слова подтвердили опасения Касси.
— Этот негр, что сбежал от Томпсона, прячется в Мейсонс-Боттом, — проскрипел один из них, — вечно эти беглецы пытаются пробраться на паром в Портсмут. Но сегодня ночью парома уж точно не будет, так что пусть попробует пролежать ночку на морозе — собакам будет меньше работы утром.
— Да, с паромом дела плохи, — сказал их вожак, — его просто некому вести. Все собрались на этот чертов аболиционистский митинг.
— С каких это пор ты ходишь на аболиционистские митинги, Бак?
— С тех самых, как узнал, что этот сукин сын, адвокатишка из Иллинойса, собирается на нем выступать. Наш драгоценный мистер чертов конгрессмен Линкольн. Ненавижу этого ублюдка!
— Уж не хочешь ли ты захватить с собой парочку тухлых яиц? — со смехом спросил другой.
— Может быть, очень может быть, если дела и дальше так пойдут. Я еще смогу захватить с собой хорошую дубинку, большой мешок перьев и разогрею хорошую порцию сапожного дегтя. Думаю, это — единственный способ несколько сбить спесь с этих негролюбов.
— Еще надежнее это можно сделать при помощи веревки или пули, — добавил кто-то.
Я почувствовал, что Касси затрепетала и вдруг шепнула дрожащим голосом:
— Мы должны бежать! Я больше не могу здесь находиться! Пожалуйста, давай уйдем отсюда — куда угодно, только подальше от них!
Я понял, что она вот-вот сорвется — та самая девчонка, что убила двух человек на темной проселочной дороге, — так что я помог ей подняться на ноги и, пробормотав приветствие, повел ее к дверям. Конечно же, они обернулись, чтобы посмотреть на нас и вожак, Бак, поинтересовался:
— Этой ночью парома не будет, мистер. Куда это вы собрались?
— Э-э… в Фишерс-Лэндинг, — ответил я.
— Там тоже не будет парома, — заметил он, — лучше уж вам переночевать здесь.
Я колебался.
— Думаю, мы все же лучше прогуляемся, — наконец выдавил я, — пойдем, дорогая.
Мы уже были почти у дверей когда он сказал:
— Минуточку, мистер, — он наклонился вперед на своем табурете, и на его роже непонятно отчего появилась гнусная ухмылка, — извините за вопрос, но ваша спутница — она белая леди?
Напряженный, я повернулся к нему.
— А если и нет?
— Понимаю, что нет, — проворчал он, поднимаясь. — Хотя слишком уж красиво одета для черномазой.
— Я люблю наряжать своих женщин. — Я старался говорить твердо, но это было нелегко.
— Конечно, конечно, — согласился главарь, закладывая большие пальцы за пояс, — но когда я вижу черных леди, закутанных вуалью, да еще дрожащих, как в лихорадке, мне всегда становится интересно. — Он отбросил табурет ударом ноги и подошел ближе: — Как тебя зовут, девка?
Я увидел, как глаза Касси сверкнули сквозь вуаль, и вдруг она перестала дрожать.
— Спросите моего хозяина, мистер, — твердо сказала она.
Он было хотел зареветь, но сдержался.
— Тоже правильно. Итак, мистер — как ее зовут?
— Белинда.
— Ой ли? — неожиданно он метнулся вперед так быстро, что я не успел остановить его, и отбросил вуаль, засмеявшись, когда Касси в испуге отпрянула. — Ладно, ладно! Такая же хорошенькая, как и дерзкая. Вы счастливчик, мистер. А вас как зовут?
— Дж. С. Стаббз, — ответил я, — и будь я проклят, если…
— Ты точно будешь проклят, если я только не ошибаюсь, — ощерился он, — Белинда и Дж. С. Стаббз, а? Подождите немного, я только взгляну вот на это. — И он вытащил из кармана пригоршню бумаг. — Я уже давно положил на вас глаз, мистер Дж. С. Стаббз, а теперь я как следует разглядел вашу черномазую милашку, и мне показалось — ну где же она — о, вот и нашлась. Угу, мистер Стаббз, я подозреваю, что на самом деле вы вовсе не мистер Стаббз, а мистер Фицрой Говард, который несколько дней назад продавал в Мемфисе красивую черную девчонку по имени Касси и…
Вожак вдруг замолчал на полуслове, так как увидел смотрящее на него дуло моего кольта. Делать больше было нечего. Поняв, что мы попались, я выхватил револьвер из-под жилета, а когда он подался было назад, а его рука метнулась к поясу, ткнул стволом ему в диафрагму и крикнул прямо в лицо:
— Дернись только, и твои кишки долетят до Огайо! Эй, вы, остальные, поднимите-ка руки вверх, да поживей, иначе вмиг уложу вашего приятеля!
Мое лицо покраснело от страха, а палец дрожал на курке, но для них я, должно быть, представлял ужасающее зрелище. Они подняли руки, ружья звякнули об пол, а уродливое лицо Бака пожелтело. Он отпрянул, его губы задрожали и то, что он испугался, вдруг придало мне мужества.
