Тайны угрюмых сопок - Александр Михайлович Минченков

на нанятых плавательных средствах. Гребцы наседали на вёсла с усердием, спешили своевременно достигнуть до многочисленного села Жигалово. Сто двадцать четыре года назад на этом месте Яков Жигалов поставил два двора, с тех пор и разрасталось поселение до деревни, а спустя годы до большого села, все пророчившие ему стать городом. Река Лена была чистая, но речки, впадающие в неё, уже начали кидать малую шугу, погода давала знать о предстоящих заморозках, вот-вот ударят, и тогда шуга пойдёт густая, начнёт наседать на Лену, готовить её к крепким морозам, а там и ледоставу. Спешили гребцы и получить оговоренную оплату за доставку людей и груза, господа обещали немалую сумму денег, а посему и налегали с усердием, выкладываясь физически в полной мере сил.

Через три недели Олёкминск и всю округу покрыл снег, он уже днём не таял. Белым покрывалом застелило тайгу, деревья поменяли прикид, свежий морозный воздух витал всюду, проникал в укромные места, желал проверить, всех ли известил своим появлением. Река Лена готовилась к ледоставу, шуга плотной кашей плыла и со дня на день могла стать, если ударит сильный мороз.

С раннего утра в доме Тереховых суета. Подружки Екатерины Матрёна Кобелева и Настя Котова пришли помочь ей собраться к венчанию — облачиться в наряды, сплести косы, красиво уладить, украшения к месту приложить. Иной раз раздавались шутки-прибаутки, поддерживали невесту словом.

Марфа Ильинична хлопотала у печки — готовила еду к свадебному застолью разную и впрок. Помогали ей две соседки — Клавдия и Дарья. Фёдор Лукич был на подхвате — поленья заносил, следил, чтоб в печи жар не спадал, во дворе опаливал на огне намедни добытую дичь, рубил на куски изюбрятину, передавал в руки женщинам.

Меж делом Клавдия глянула на молодушек и ласково упрекнула:

— Невесте пред венцом плакать полагается, печалиться, а они смешки устроили да байки балакают.

— А чего ей грустить, радоваться надо, за любимого замуж идёт и не супротив воли, — ответила Матрёна.

— Положено так, мало ли по согласию, со старины заведено горевать для виду, — поучала Клавдия.

— Ну, тогда, Катька, похнычь малость, а мы потешимся, — рассмеялась Настя.

Севастьян в это время готовил дом. Гостей ожидалось много, кого пригласили, придут веселиться, а сам по себе кто явится, не прогонишь и вниманием не обделишь. Помогали Севастьяну Сохин и Сушков и их жёны. Вызвалась оказать содействие в подготовке к свадьбе и соседка Анна Даниловна, чему Севастьян обрадовался. Женщина в годах, но бодрая, ранее всегда была в хороших отношениях с Перваковыми-старшими.

— В таком разе вы уж, Анна Даниловна, будьте мне, пожалуйста, за матушку, чтоб хлеб соль было кому поднести, как молодую жену до калитки и в дом приведу.

— Ой, да за честь сочту, милок. Были б живы родители, как бы радовались, ан вот как… — у Анны Даниловны навернулись слёзы.

— Ну, ну, будет, Анна Даниловна, — успокаивал Севастьян.

— Да это я так, родных твоих вспомнила, и слеза пробила, царствие им небесное, — соседка перекрестилась, — и от гордости за тебя… Бывает так, и от радости и от грусти сразу плакать хочется.

В доме Первакова шла уборка и одновременно готовка пищи — пекли пироги, тушили мясо оленины и птицы домашней и дикой, отваривали овощи.

Солнце близилось к полудню, и Севастьян отправился с дружками Сушковым и Сохиным до невесты.

Во дворе Тереховых были гости, за изгородью сельская детвора, любопытно им, как же жених подъедет, как в дом войдёт?

Севастьян с друзьями вошли во двор и остановились.

Дверь избы отворилась, и на пороге появился улыбающийся Федот Лукич. Он приветливо пригласил жениха и гостей в дом.

Послышалось девичье пение — это весело голосили подруги Екатерины.

Севастьян чуток взволновался, в роли жениха впервой и при такой торжественности, ему и не до разбора слов песни, лишь понял, поют о дружках жениха, об их кафтанах и вине.

Сушков и Сохин низко поклонились хозяевам, затем девицам:

— Здравствуйте, хозяева, будьте здоровы и вы, красавицы! А покажите нам невесту. Красива ли, молода ли? Иль стара и убога?

Девушки в ответ:

— И красива, и умна, и нарядна, и добра! А чтоб рядом к ней присесть, нужно ложку соли съесть!

— Это горько, — наигранно сморщился Павел. — Мне б чего послаще.

— Ну, тогда ложи деньгами или яркими мехами!

Сушков извлёк из-за пазухи пару крупных соболиных шкурок и передал девушкам.

— Откупился, знать, богат, так садись, и будешь сват! — задорно бросила Настя.

Марфа с мужем улыбались над торгом и пригласили всех к столу:

— Присаживайтесь, гости дорогие, угощайтесь пред венчанием, всё для вас, спасибо, что пожаловали, мимо не прошли.

Екатерина явилась пред гостями нарядная, на голове косынка, смущённая, присела на лавку, где постелена шуба мехом кверху, мельком взглянула на суженого, зарделась. Севастьян подсел рядом на эту же шубу, подвинулись друг к дружке плотнее — так велели родители невесты, все знали, к чему так. На меху сидеть, чтоб в тепле и богатая жизнь удалась, а прижиматься руками и ногами, чтоб мурка меж ними не пробежала, а не то будут жить как кошка с собакой. А это уж никто не желал, и молодым ни к чему. В косу вплели подружки иголку безухую, поверье таково, чтоб от сглаза недоброго невесту уберечь. Севастьян же против порчи булавку прицепил к отвороту рубахи, не сам, а Анна Даниловна настояла.

Марфа Ильинична приглашала отведать кушанья, испить пива, а кто желает, и чего покрепче, не пили хмельные напитки только жених с невестой, а лишь ели. Сидели, не скучая, с весельем, трапезничали с разговорами, слов молодым и напутствий наговорили, и пора настала отправляться в церковь.

На селе в церквушке священнослужителем был Серафим Подольский, прихожане всячески способствовали поддержанию бревенчатого храма, помогали содержать в чистоте помещение, какой за счёт их и приход имелся. Подольского все звали батюшка Серафим. Высокий старец, умудрён и прозорлив, добрый по натуре, но и окриком мог осадить кого, если не по-христиански что делал, в церкви призывал Богу молиться, правильно к святым обращаться. Кто исповедовался в часы отведённые, отец Серафим тех сверлил глазами строгими, пронизывающе, да так, что все грехи человек наружу выкладывал. Икон было немного, но написаны истинно искусными мастерами кисти, никто и не ведал, кем они писаны, но знали одно — доставил иконы в Олёкминск сам Подольский. Призвал народ построить Дом Божий, никто не отвернулся, селом и поставили разом и всем на радость. Церквушка и стала всеобщей заслугой и поддержкой селян. С появлением купца Трубникова и советника Рачковского церковь пополнилась двумя иконами: