А позже, когда Тиберий официально стал цезарем, Диоген Родосский уже сам явился к нему во дворец, чтобы выразить свою радость по этому поводу, но сын Ливии желчно ответил:
— Приходи через семь лет, мудрец. Сейчас в рядах моих льстецов, к сожалению, нет ни одного свободного места.
Вспомнив эту историю, Сабин улыбнулся. Цезарь обладал своеобразным чувством юмора и никогда не забывал обид. И об этом следовало помнить всегда и везде.
Ну а после Родоса путь кораблей лежал вдоль побережья Малой Азии — они видели песчаные пляжи Ликии и труднодоступные скалы Киликии, которая еще недавно считалась настоящим заповедником пиратов.
Но после беспощадной войны, объявленной морским разбойникам сначала Помпеем Великим, а затем и цезарем Августом, тут стало намного спокойнее. Охотники за легкой добычей переместились в другие регионы, куда еще не дотянулась карающая рука властей.
За Тарсом «Минерва» и ее сопровождение отошли от берега, в хорошую погоду пересекли неширокий залив и в три часа пополудни следующего дня вошли в гавань Селевкии — порта знаменитой Антиохии, столицы римской провинции Сирии.
Риму исполнилось уже четыреста пятьдесят четыре года, когда бывший соратник Александра Македонского Селевк основал этот город.
В то время, когда диадохи насмерть грызли друг друга, деля наследство безвременно умершего царя, покорившего половину мира, Антиохия была лишь маленькой крепостенкой в живописном уголке Сирии, удачно, правда, расположенной, что впоследствии сыграло свою роль.
Шло время, неторопливо катила свои воды река Оронт, а на ее берегах разрастался и ширился новый город, которому суждено было стать — наряду с Александрией Египетской — столицей эллинистического мира, колыбелью многих религий, в том числе и позднейшего христианства.
Здесь, в Антиохии, частенько бывал апостол Павел, который словно старательный каменщик подводил крепкий фундамент под основание новой науки; местная христианская община считалась одной из крупнейших и наиболее влиятельных в мире.
Но это еще только будет...
А в течение трех веков до рождества Христова Антиохия неоднократно переходила из рук в руки, меняя хозяев и вероисповедание. Ей выпала бурная и интересная судьба.
Но город, несмотря ни на что, окреп и возмужал. К тому времени, когда «Минерва» вошла в гавань Селевкии, в нем насчитывалось свыше полумиллиона жителей — лишь Рим и Александрия могли бы составить ему конкуренцию; а на улицах высились роскошные блистательные храмы всевозможных Богов и дома местных богачей, своим великолепием не на много уступавшие храмам. Неисчислимые толпы людей на первый взгляд хаотично сновали туда-сюда, десятки различных языков звучали с утра до ночи, и маняще колыхались прохладные зеленые деревья в садах Дафны.
Широкие прямые городские улицы были выложены плитами белоснежного мрамора, а по обе их стороны высились прекрасные статуи Богов и героев, изготовленные лучшими мастерами; ночью освещали их оливковые лампы и фонари, развешанные по стенам домов. Даже столица мира — Рим — не знал еще освещения в таких масштабах.
Трубы водопроводов, уложенные на изящных акведуках, гнали в город прохладную прозрачную воду, чтобы каждый мог освежиться и утолить жажду под лучами жаркого солнца.
Высокие трехэтажные дома с плоскими крышами, на которых так приятно было отдыхать вечерами, заполняли целые кварталы.
А над городом возвышалась огромная статуя любимого местными жителями Бога Аполлона, играющего на арфе.
Тело олимпийца, изваянное из белого мрамора, было словно укутано в золотистый пеплос, золотом отливали и кудри прекрасного Бога, и лавровый венок на его голове, и сама арфа.
Глаза Аполлона, сделанные из драгоценных розовых гиацинтов, словно горели неземным огнем.
И вся эта величественная статуя вызывала восторг и преклонение, а также служила ориентиром судам и караванам, направлявшимся в Антиохию по торговым или иным делам.
Культурная и научная жизнь в столице Сирии тоже кипела вовсю. Антиохийские школы риторики, логики, философии были известны и почитаемы во всем мире. Многие прославленные мудрецы и ораторы считали за честь выступить с лекциями на берегах Оронта, а сыновья римских патрициев и сенаторов, в свою очередь, считали за честь послушать речи этих софистов, стоиков, циников и поклонников Эпикура.
Гордостью Антиохии — вернее, одним из мест, которыми гордился город, — была знаменитая Дафна, цветущий пригород, отдаленный от метрополии на несколько миль.
Там раскинулась огромная благоухающая лавровая роща, посаженная на том самом месте, где нимфа Дафна, преследуемая сгорающим от любви Аполлоном, предпочла превратиться в стройное деревцо, чем отдаться похотливому любителю игры на лире.
Теперь вся округа была превращена в подобие земного рая: на склонах холмов били многочисленные источники с прозрачной ледяной водой, и потоки ее жемчужным каскадом падали в зеленую долину.
Среди буйной растительности тут и там были разбросаны виллы, дворцы и храмы, с террас которых открывался великолепный вид на серебряную ленту Оронта.
А с южной стороны горизонт закрывал голубой массив высоких гор с заснеженными вершинами.
Круглый год проходили в Дафне всевозможные спортивные соревнования, фестивали, театрализованные представления.
Иметь виллу или хотя бы домик в окрестностях лавровой рощи было весьма престижно, и многие купцы шли практически на разорение, только бы купить желанный участок земли.
Благородные же граждане, а также многочисленные гости из соседних стран и краев, могли без помех наслаждаться тишиной, прохладой, свежим воздухом и прочими усладами Дафны, как десятилетия назад это делали первые селевкиды.
Но и простым людям был открыт доступ в благословенные сады, за исключением лишь отдельных участков. Больше того — роща считалась священной, а потому любой преступник мог найти здесь убежище, из которого никакая власть не смогла бы его вытащить и подвергнуть заслуженному суровому наказанию.
Впрочем, так было только до недавнего времени. Цезарь Тиберий своим указом три месяца назад отменил право убежища и в Дафне, и во многих других местах, особенно в греческих храмах.
— Греки имеют склонность потакать преступникам, — заявил цезарь в сенате. — Любой убийца и насильник может безнаказанно отсидеться в каком-нибудь храме, а потом замолить грехи и спокойно вернуться в общество. Но римское государство стоит на стороне потерпевших, а не бандитов. Закон есть закон, и никакой самый священный храм не может избавить виновного от кары, определенной судом.
