Сэр Томас затаил дыхание. Настал момент, когда приказы уже ничего не значат и ничего не изменят, когда все слова бесполезны. Солдаты делали свое дело и делали его настолько хорошо, что генерал даже позволил себе подумать о возможной победе, о победе, вырванной из рук противника, о победе, выкованной из почти верного поражения, но тут справа прогремел стройный залп, и он, развернув коня, помчался на фланг. Мысли о возможной победе мгновенно ушли — из-за завесы дыма выступила, держась плечом к плечу, первая шеренга французских гренадеров. Навстречу новому противнику уже разворачивались шотландские гвардейцы, а к ним подтягивались рассеявшиеся на фланге стрелки.
Сэр Томас молча наблюдал за гренадерами, каждый из которых кроме мушкета имел при себе короткую саблю. Это была неприятельская элита, люди, отобранные для самой трудной работы, к тому же свежие, но они, опять-таки, шли колонной, и красномундирники, не дожидаясь ничьих указаний, повернули к ним, готовые продемонстрировать преимущества своей подготовки. Непосредственно на пути гренадеров оказался полубатальон Шестьдесят седьмого полка.
Сэр Томас знал, чего ждать дальше. Колонна представляет собой таран, и, какие бы потери ни несла голова, огромная масса движется вперед за счет инерции, круша, ломая и давя все на своем пути. Императорская колонна прошла по всем полям сражений исстрадавшейся Европы и везде побеждала. К тому же здесь французы имели позиционное преимущество, поскольку двигались сверху вниз. Генерал понимал, что, прорвав тонкую красно-зеленую цепь, гренадеры развернутся направо и добьют его парней саблями и прикладами. Выехав за спину Шестьдесят седьмого, сэр Томас поднял саблю, готовый, если понадобится, рубить и умереть вместе со своими ребятами, и тут офицер крикнул:
— Огонь!
Вырвавшийся из мушкетов дым скрыл от него французов. Второй залп сгустил завесу. Шестьдесят седьмой стрелял повзводно, справа била «Ветошь» — торопливо, не тратя время на то, чтобы завернуть пулю в кожаный лоскут — с такого расстояния не промахнешься,— и не уступая в скорострельности соседям-красномундирникам. Слева от сэра Томаса стояли шотландцы, и он знал — они не дрогнут. Мушкеты трещали так часто, что казалось горит сухой лес. Пахло тухлыми яйцами. Где-то кричала чайка, вдалеке, на пустоши, ухали пушки, но генерал не мог даже оглянуться. Судьба сражения решалась здесь и сейчас, и в какой-то момент он поймал себя на том, что затаил дыхание. Он выдохнул и посмотрел на лорда Уильяма — тот неподвижно застыл в седле, вглядываясь в дымную пелену.
— Выдохни, Уилли.
— Боже мой…— Лорд Уильям перевел дыхание.— Вы знаете, что позади нас испанская бригада?
Сэр Томас оглянулся и увидел на берегу испанцев. Они стояли на месте, никуда не спешили, и он знал, что, даже если прикажет им подняться на холм, союзники придут слишком поздно — битва столько не продлится.
— Черт с ними,— покачал он головой.— Черт с ними!
Лорд Уильям держал в руке взведенный пистолет, готовясь выстрелить в первого же гренадера, когда тот выберется из дыма, однако французов остановил мушкетный и винтовочный огонь. Передовые шеренги полегли, те, что шли за ними, пытались отвечать, но сила колонны в движении, остановившись, она превращается в огромную мишень, и британцы били и били в самое ее сердце. Выдержать такой огонь не могли даже элитные части.
Генерал Дилкс подъехал к сэру Томасу на окровавленной лошади — пуля зацепила круп. Ничего не говоря, он некоторое время смотрел вверх на склон, туда, откуда за ходом боя наблюдал маршал Виктор, потом отвернулся. Слова были излишни — теперь все решали люди с мушкетами.
Левее Первого гвардейского дрался с остатками своего сборного батальона майор Браун. Из тех, кто поднялся вместе с ним на склон, в строю осталось меньше половины, но они посылали в сторону французов залп за залпом и даже пытались продвинуться вверх, чтобы ударить по колонне с фланга.
— Ну как их не любить, этих мерзавцев, а? — прокричал сэр Томас, и Дилкс, удивленный вопросом, коротко хохотнул.— Пора угостить лягушатников штыком.
Дилкс кивнул. Наблюдая за красномундирниками, раз за разом, с четкостью часового механизма посылающими в неприятеля смертоносный град пуль, он снова и снова качал головой — то, что делали эти люди, было чудом.
— Говорю вам, они побегут,— сказал сэр Томас.
— Примкнуть штыки! — скомандовал наконец Дилкс.
— Вперед, парни! — Сэр Томас махнул шляпой.— Гоните их с моего холма! Гоните!
Словно спущенные с цепи псы, красномундирники устремились вверх, и стоявший наверху маршал Виктор услышал крики и лязг штыков.
— Ради бога, деритесь! Деритесь же! — крикнул он, не обращаясь ни к кому в отдельности, но все шесть его батальонов уже подались назад. Оставшийся позади оркестр все еще наигрывал запрещенную «Марсельезу», но, почувствовав надвигающуюся беду, сбился. Капельмейстер попытался подстегнуть музыкантов, однако боевой клик британцев звучал все громче, и оркестранты, прихватив инструменты, разбежались. За ними последовала пехота.— Пушки! — бросил адъютанту маршал.— Убирайте пушки с холма!
Одно дело — проиграть сражение, и совсем другое — потерять столь любимую императором артиллерию. Командиры орудий, призвав расчеты, развернули четыре орудия и потащили их с вершины; двумя, однако, пришлось пожертвовать, поскольку красномундирники подошли слишком близко. Маршал Виктор и адъютанты убрались за ними, а остатки шести батальонов обратились в паническое бегство, рассыпались по вершине и скатились по восточному склону, преследуемые торжествующими победителями, штыками и воплями.
Два генерала, Руссо и Руффен, были ранены и отступить не смогли. Когда сэру Томасу сообщили об этих пленных, он ничего не сказал, но, поднявшись на вершину, долго смотрел вслед разбитому и убегающему противнику и вспоминал тот день в Тулузе, когда французские солдаты оскорбили его умершую жену, а один из них плюнул ему в лицо. В те уже далекие времена сэр Томас симпатизировал французам, считая идеалы революции — свободу, равенство и братство — маяками для Британии. Он любил Францию.
С тех пор прошло девятнадцать лет. За эти девятнадцать лет сэр Томас не забыл насмешек над своей бедной мертвой женой. Вот почему теперь он, приподнявшись на стременах, крикнул:
— Запомните меня!
Генерал прокричал это по-английски, зная, что бегущие французы все равно не услышат.
— Запомните меня! — крикнул он еще раз и погладил обручальное кольцо.
За сосновым лесом выстрелила пушка.
И сэр Томас повернул и пришпорил коня. Потому что сражение еще не закончилось.
