– Ты очень любезен, добрый Торан, – серьезно ответил я, но про себя улыбнулся, оценивая его предложение. Очевидно, сначала он их будет копировать. Я понимал, что существуют пределы его дружбы и гостеприимства.
– В подвале пятьдесят амфор доброго вина, – продолжал он. – Как только они опустеют, их снова наполнят. Из гавани каждое утро будут доставлять свежую рыбу и мясо. Два превосходных повара. Знаю по личному опыту. Я сам выбрал их для тебя.
Мы прошли на конюшню, где передо мной простерся ниц главный конюх. Я увидел на его голой спине свежие рубцы от хлыста.
– Поднимись, приятель! – Я скрыл свои истинные чувства за дружелюбным тоном. Когда-то я сам был рабом и хорошо помнил поцелуй хлыста. – Как тебя зовут? – спросил я, и он с усилием что-то пробормотал.
Это был добродушный маленький человек, явно не критянин.
– Ваага? – переспросил я, повторив его лепет, и он рассмеялся. – Хорошо, Ваага, покажи мне лошадей.
Он пошел впереди, издавая пустой глоткой нечленораздельные, но дружелюбные звуки.
В небольшом загоне за конюшней обнаружилось восемь отличных лошадей. Ваага свистнул, и они немедленно подошли к нему с радостным ржанием. Каждой из них он дал по небольшой лепешке из кожаной сумки на поясе. Лошади ему доверяли, и я решил следовать их примеру, по крайней мере до тех пор, пока он не докажет, что я ошибся. Лошади обычно проявляют здравый смысл.
– Скоро мне понадобится поехать на южный берег, в Кримад. Понадобится проводник показывать дорогу. Ты знаешь путь? – Ваага энергично кивнул. – Будь готов, – велел я. – Я предупрежу незадолго до выхода, и поедем мы быстро.
Он улыбнулся. Мы как будто достигли взаимопонимания.
На следующее утро я встал до солнца и торопливо поел, прежде чем ехать с горы в Навархию. Здесь я провел целый день в спорах и переговорах с младшим помощником наварха Гераклом и его помощниками и все без особого толка. Мне предложили восемь ветхих бирем, которые явно много лет служили торговыми судами и буквально разваливались. Минойцы ожидали, что с этими биремами я разгромлю полчища гиксосов. Я уже понял, что минойцы обычно мрачны и неразговорчивы и весьма враждебно относятся к незнакомцам и чужеземцам. Единственным исключением из этого правила, которое я встретил, был посол Торан, такой любезный и услужливый, что мог бы родиться египтянином.
Вечером, духовно опустошенный и разочарованный, я вернулся в свой новый дом. Едва притронулся к ягненку, которого зажарил для меня повар. Однако сосуд с прекрасным вином, которое поместил ко мне в погреб Торан, помогло мне восстановить силы, и утром я снова отправился в Навархию.
Мне потребовалось все мое дипломатическое мастерство и помощь Торана, но на десятый день в моем распоряжении было шесть почти новых трехпалубных кораблей. Помощник наварха неохотно дал мне опытных минойских воинов, чтобы управлять ими, и закаленных наемников из варварских племен севера Италии под их начало. Эти люди называли себя латинами или этрусками. Торан заверил меня, что они отличные моряки и грозные воины. Со ста двадцатью такими дикарями на борту каждой триремы я был уверен, что справлюсь с любым кораблем гиксосского флота.
Я приказал своим новым капитанам обогнуть остров и прибыть к Кримаду, где стояли на якоре мои шумерские биремы под командованием Зараса и Гуи. Отныне все свои походы мы будем начинать отсюда; отсюда мы сможем нападать на врага, до которого всего шестьсот лиг на юг – пять дней плавания при попутном ветре.
В том день, когда мои недавно обретенные триремы отплыли из Кносса, мы с Ваагой в предрассветной темноте выехали в Кримад, чтобы опередить корабли. Следуя моим указаниям, Ваага оседлал нам двух лошадей; еще четырех мы вели за собой в повод. Как только у лошадей под нами появятся первые признаки усталости, мы их сменим.
Торан предупредил меня, что в лесах в глубине острова можно столкнуться с шайками разбойников и грабителей. Помня об этом, я прихватил короткий меч – он в ножнах свисал у меня с пояса. За моим правым плечом был боевой лук.
Вааге, как рабу, запрещалось носить оружие, но он прихватил пращу и кожаный мешочек с круглыми камнями. Я видел, как этим оружием он сбил высоко летящую куропатку, а еще – пятнистого оленя, который грабил наш кухонный огород. Я не сомневался, что он с такой же легкостью разобьет череп разбойнику.
Мы вышли до восхода солнца, как только стало достаточно светло, чтобы различать тропу. Ваага был искусный наездник и мог держаться наравне со мной. Зная каждый поворот и изгиб, каждое разветвление тропы, он ехал справа от меня и нечленораздельными выкриками и жестами правой руки направлял мое движение.
Для начала мы наискось пересекли нижние склоны горы Ида, направляясь к переходу восточнее высочайшей вершины, на которой даже летом лежит снег. На этой высоте зрелый лес был вырублен на топливо для кузниц и печей. Это уничтожение опечалило меня. Лесорубы не пощадили ни единого дерева.
Наконец мы добрались до девственных лесов на большей высоте и поехали между величественных деревьев, которые росли с тех пор, как боги были молоды. Верхние ветви переплетались у нас над головой, и проход между ними был наполнен храмовой прохладной тишиной. Стук копыт наших лошадей поглощал толстый слой зеленого мха. Единственными звуками были крики птиц и мелких животных. Мы поили лошадей из горных ручьев, чистых, прозрачных и холодных, как лед.
На поляне на отроге горы мы остановились, чтобы посмотреть на Гелиоса, бога солнца, который показал свою золотую голову на восточном горизонте.
Это была священная земля, на которой родился Кронос, отец богов, а после него – его сыновья и дочери. Я чувствовал их присутствие, улавливал их аромат в сладком лесном воздухе, отдающем прелью. Необыкновенное и странное ощущение – быть так близко к бессмертным, почти касаться их. Возможно, моя повышенная чувствительность связана с родственной им кровью, текущей в моих жилах, о чем рассказала мне Инана. Потом я строго напомнил себе, что Инана – почти несомненно создание моего сна и что я стал жертвой собственного суеверия. Меня раздражало, что ее образ так настойчиво возвращается ко мне.
Я решил изгнать Инану из сознания и, принимая это решение, услышал эхо ее снисходительного смеха. Сон или богиня, но я знал, что она близко, и моя решимость дрогнула.
Я повернул лошадь вниз по крутому склону, начиная спуск туда, где на каменистом южном берегу Крита раскинулся порт Кримад. До полудня оставалось еще два часа. Мы отлично успевали.
Мне казалось, что даже за двадцать лиг я могу разглядеть мачты моей шумерской флотилии, стоящей в гавани. Обернувшись и посмотрев назад, в ту сторону, откуда мы приехали, я увидел вулкан, в котором был заточен бог Кронос. Он господствовал над морем на северном горизонте. Из его двойной вершины поднимался спокойный желтоватый дым. Я улыбнулся. Бог настроен дружелюбно.
