Внезапным налетом полуторасотенного отряда кавалерии и казаков на передовые части красных Мизинов на рассвете 27 января ошеломил противника настолько, что даже опытный и ко многому привыкший Острецов дрогнул и приказал отступить. Пока его стрелковый полк, попавший в окружение, погибал под шашками всадников, поддержанных артиллерией Брындина, Острецов оттягивал основные части южнее, к железной дороге. А участь стрелков решила решительная атака пехотинцев полковника Худолея. Красноармейцы были частью перебиты, частью пленены, частью разбежались по тайге.
— Что же Струд? — бессильно стонал Острецов, уводя бойцов на юг.
А Струд в тот день как раз вышел к северным отрогам Чекундинского склона, но Мизинова там уже не обнаружил. Чертыхнувшись, он смекнул, что белые подались на юг (больше некуда), повернул отряд туда и на исходе второго дня пути стал наседать на пятки Мизинову.
А тот в это время, оттеснив Острецова к железной дороге, занял крепкую оборону вдоль южного отрога склона, перед широкой долиной, простиравшейся отсюда до самого Амура и границы с Китаем.
— Что, ваше превосходительство, может, в Китай махнем? — шутил Худолей.
— Нельзя, полковник, богдыхан[71] не поймет, — тоже отшутился отвечал Мизинов.
Пригласив Худолея и Яблонского в штаб, Мизинов наметил план действий на ближайшее будущее:
— Есть сведения, господа, что красные готовятся к контрнаступлению, хотят вернуть Хабаровск. В условиях своей оторванности от главных сил генерала Молчанова и согласно инструкции, полученной перед высадкой от генерала Вержбицкого, считаю нашей первоочередной задачей наступать на Транссибирскую магистраль и перерезать ее, дабы прервать снабжение войск противника, поступающее из России. Поэтому сейчас нам предстоит действовать как никогда решительнее и энергичнее. Малейшая ошибка погубит все дело. Кстати, полковник, выставьте-ка в тылу охранный дозор. Кто его знает, что там большевикам вздумается. Свое умение лазать по горам они нам уже продемонстрировали.
Худолей послал на север артиллеристов Брындина с тремя орудиями. Офицеры заняли позиции в тот самый момент, когда отряд Струда пустился вдогонку за белыми.
В лихорадочной, энергичной деятельности Мизинова, его офицеров и бойцов отряда заканчивался январь двадцать второго. Мизинов стремился во что бы то ни стало успеть перерезать Транссибирскую железную дорогу до контрнаступления красных…
Глава восьмая
1922. Февраль
Четвертого февраля Острецов, придя в себя и подталкиваемый руководством фронта, предпринял атаку на мизиновские позиции. Красные перед контрнаступлением хотели обезопасить фланги, и отряд Мизинову был для них настоящей костью в горле.
«Еще подгоняют! — ворчал Острецов недовольно. — Будто сам впервые в бою. Ничего толком не дали, а задание им выполни. Хоть… да выполни!» — Острецов выругался и только тогда успокоился.
В наступление пошли основные силы красных. В полный рост, при поддержке трех орудий красноармейцы с винтовками наперевес бежали, запутываясь в полах длинных полушубков, гибли под убийственным огнем мизиновских пулеметов. Понеся значительные потери, красные залегли и окопались, но не отступили: Острецов под страхом смерти запретил им покидать позиции. На окраине небольшого села они растащили запасы кизяка[72] во дворах крестьян, сложили из него баррикады, укрепились и яростно отстреливались от пытавшихся контратаковать белых. Мизинов вскоре прекратил контратаки, понимая, что в лоб красных не взять.
— Полюбуйтесь, Александр Петрович, — сказал вошедший в палатку Мизнова Яблонский. — Найдено при убитом красноармейце, который ближе всех добежал до нашей передовой. — Начальник штаба протянул Мизинову сложенный вчетверо листок с отпечатанным текстом.
Мизинов развернул и стал читать:
— «Вам, офицерам и солдатам отряда генерала Мизинова. Граждане! Злою волею международных хищников — капиталистов вы заброшены в дикие таежные дебри и ради их благополучия терпите холод и голод. Хабаровск — ваша база — скоро падет под ударами Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Советская власть на всей территории России сильна. Ее красная армия, прогнавшая вас от Урала, несокрушима. Если вы не могли стоять против нее в девятнадцатом году, то мечты разбить ее теперь — безумны. Продолжая войну, разоряя население, разоряясь сами, вы обречены на верную гибель. От имени Дальневосточной республики предлагаем вам бросить войну и вернуться к своим семьям. Все добровольно сдавшиеся с оружием в руках освобождаются от всякого преследования, им дается полная гарантия в личной и имущественной неприкосновенности. Каждый получает право избрать себе местожительство, куда при первой возможности будет отправлен. Командир экспедиционного отряда особого назначения С.С. Острецов. Начальник штаба отряда П.В. Неклюев. 3 февраля 1922 года».
— Что скажете? — спросил Яблонский.
— Уверен: такие пропагаторские листовки были не у одного этого бойца, а, наверное, в карманах всех, кого послали в атаку. Но это лишь цветочки: если мы не согласимся, красные продемонстрируют и ягодки. Попросту уничтожат нас.
— В таком случае, Александр Петрович, — предложил Яблонский, — не отойти ли нам восточнее, в направлении севернее Хабаровска? Поверьте, Александр Петрович, наша миссия выполнена сверх положенного. Основные события грядут под Хабаровском, и прибытие наших сил только облегчит участь генерала Молчанова накануне решительного штурма. А этот штурм обязательно будет…
— Позвольте не согласиться с вами, Евгений Карлович, — возразил Мизинов. — Во-первых, отступать некуда, никаких коммуникаций на востоке нет. Красные значительно сузили фронт, загнав, можно сказать, группу Молчанова к самой железной дороге. Отступя на восток, мы лишь замерзнем в тайге, вот и все. Во-вторых, тем самым мы все равно не поможем Молчанову, слишком мы далеки от него, да и людей у нас немного. В третьих, узнав, что мы отступили, вы думаете, красные будут нас преследовать? Отнюдь. Они совершат маневр и всеми силами ударят в правый фланг наших под Волочаевкой. Так что самый разумный выход — оставаться здесь. Если не получается наступать, что же, хотя бы сковывать красных сколько можно. У Острецова очень крупный отряд, Евгений Карлович, мы обязаны удержать его здесь.
— Мы завязнем в боях и погибнем, — пробовал еще раз настоять Яблонский, но прочитав в глазах Мизинова непреклонность, поклонился с грустным видом: — Впрочем, крест нам выпал нелегкий, и нести его следует безропотно…
