«Уверен, что О. и В. искали матвеевский нож. Срочно наведи справки. Попробуй выведать у Бовиной жены.
Николай».
Глава девятая, в которой Николай получает письмо от старого друга и встречает старую знакомую
…Но она так изменилась, так noxopoшeла… Я смотрел на нее и с ужасом чувствовал, что опять превращаюсь в неотесанного деревенского мальчика.
Ч. Диккенс, «Большие надежды»
Люди, командированные в Москву, давно уже привлекают внимание юмористов. С их легкой руки в литературе выработался стандартный тип командированного.
Это несчастный мученик. Шофер такси везет его с вокзала в соседнюю гостиницу вокруг всей Москвы. В гостинице ему не дают номера. Начальство его не принимает. Иногда его даже обворовывают.
Все это не так. Обмануть командированного шофер не может, потому что командированный, как правило, хорошо знает Москву. Несколько раз в день он пересекает огромный город из конца в конец. Из «Гипронефтемаша», что на Шаболовке, он спешит в Химки, в ЦНИИМОД, оттуда — за Крестьянскую заставу, в институт, а попутно успевает забежать на один-два завода и, конечно, в свое главное управление. Каждый вечер он, сидя в гостинице, составляет график завтрашней беготни, с учетом приемных дней и часов.
Несмотря на такую загрузку, он бывает в театрах и музеях чаще среднего москвича.
Подобно жителю Чукотки, безошибочно находящему дорогу в бескрайней снежной пустыне, командированный знает все ходы и переходы в огромных служебных зданиях. Он ловко обходит референтов и секретарш, оберегающих звуконепроницаемые двери. Он хорошо знает номера телефонов, по которым не отвечают, идругие номера, безошибочные.
Почти не выбиваясь из собственного графика, Привалов носился вместе с Николаем по институтам и лабораториям. Вежливо, но настойчиво он преодолевал секретарские заграждения у дверей нужных кабинетов. Инженеры оформляли договоры со смежными организациями, писали докладные записки, готовили проекты приказов, вели междугородние разговоры…
Николая увлекла эта напряженная жизнь. Ведущие институты раскрыли перед ним многосложность современной науки. Он жадно набрасывался на все незнакомое, исписывал и покрывал эскизами блокноты, ворошил груды информационных бюллетеней.
Настроение у него было приподнятое и радостное. «Молодцом, Николай Сергеевич!..» Приятно было вспоминать эти слова академика.
Нет, он не переоценивал своих возможностей: слишком привык к мысли, что он обыкновенный инженер, какими хоть пруд пруди. Но иногда сам давался диву: как же залетела к нему в голову эта идея? «Превосходная идея!» — он сам слышал, так сказал один из крупнейших физиков страны…
То, что Николай увидел и услышал в Институте поверхности, ошеломило его. Он начал было писать подробное письмо Юре, но бросил, не дописав и до половины. Грандиозные перспективы, вскользь намеченные академиком, не сразу укладывались в голове, нужно было с ними освоиться, «переварить» их.
По вечерам в гостиничном номере они с Приваловым допоздна беседовали об этих перспективах.
— Второй час ночи, — спохватывался Привалов. — Ну-ка, спать, спать!
Сон не шел. Николай лежал с открытыми глазами, ворочался под одеялом. Хотелось курить.
— Борис Иванович, вы спите? — громким шепотом спрашивал он.
— Чего еще? — сонно откликался Привалов.
— Перестроенное вещество, — быстро говорил Николай, — это ведь совершенно новые материалы, сплавы невиданной прочности, немыслимые до сих пор соединения…
— Да спите вы!
Минут десять было тихо. Потом раздавался голос Привалова:
— Если говорить о химии полимеров, то…
Утром они пили чай у себя в номере. Борис Иванович, прихлебывая из стакана, читал купленного вчера «Эйнштейна» из серии «Жизнь замечательных людей». Дома жена не позволяла ему читать за едой. Зато, выезжая в командировки, Борис Иванович широко пользовался неограниченной свободой.
В дверь постучали.
— Четыреста седьмой, возьмите письма, — сказала дежурная по этажу.
Писем было два: Привалову от жены и второе, с размашистой надписью «Авиа», — Николаю от Юры. Николай вскрыл конверт, пробежал первые строчки и ухмыльнулся: Юрка верен себе.
Письмо начиналось так:
«Николасу С. Потапкинсу, эсквайру.
Сэр, почтовый дилижанс наконец притащился к нам на участок. Вместо обещанного подробного письма я получил жалкую депешу. Годдэм, сэр, я простой человек, сэр, и я сожалею, что считал Вас за джентльмена. Но я пишу Вам, хотя правильнее бы взять не перо, а добрый винчестер — лучшее средство против проклятых койотов вроде Вас. Прочтя Вашу депешу, я вскочил в седло и понесся как ветер. Я привязал своего мустанга к кусту чап-параля и вошел в ворота Вашего ранчо…»
Видно, у Юры не хватило терпения продолжать в бретгартовском духе, и дальше он писал попросту.
«…Долго торчал в подворотне и ждал, пока дяди Бовина жена выйдет во двор. Тогда я случайно встретился с ней, расшаркался и со страшной силой затрепал языком, наводя ее на вопрос: правда ли, что дядя Вова с помощью нашего акваланга нашел нечто, упавшее в море с «Узбекистана»? «Откуда вы знаете? — спрашивает мадам с подозрительностью во взгляде. — Вы разве тоже были на «Узбекистане»?» Нет, говорю, я на яхте был, которая подобрала женщину в красном. Тут она берет меня за руку, отводит подальше от окон Тараканши и такое рассказывает, братец ты мой…»
И Юра подробно описал происшествие на борту теплохода.
Прочитав это место, Николай вскочил из-за стола.
— Что случилось? — Привалов поднял на него глаза.
— Читайте, Борис Иванович! Вот отсюда. Привалов быстро пробежал страничку.
— О-о! — воскликнул он. — Матвеевский нож и вправду существует! Ну-ка, что дальше?
Дальше Юра сообщал, что Вова, оказывается, выехал в Москву вместе с Опрятиным. Затем описывал, как после разговора с Клавдией Семеновной он поднялся наверх, к матери Николая, чтобы передать ей зарплату, полученную по доверенности. Тут Юра внезапно перешел на стиль матвеевской рукописи:
«А матушка ваша убивается, что, слыхать, на Москве морозы лютые, за полсорока градусов по цельзиеву расчислению, вы же не токмо валяных сапог, ниже того, теплого споднего взяти с собою не возжелали, матушкины о том немалыя просьбицы отвергнув…»
Привалов засмеялся:
— Узнаю вашего друга. И охота ему язык ломать!
«…Тем часом, — писал Юра, — некто, постучавшись, взошел. И был то муж дебелый, ликом зверовиден и, против указу, не брит и не чесан…»
