– Впусти меня! – крикнул я.
– Какие новости? – прошептала она.
– Хармиона, – сказал я, – конец уж близок. Антоний бежал!
– Хорошо! Слава богам! – ответила она. – Я уже извелась от ожиданий.
Клеопатра сидела на своем золотом ложе.
– Говори скорее, человек! – воскликнула она, едва увидев меня.
– Антоний бежал, его войско бежало, Октавиан приближается к Александрии. Великий Антоний приветствует Клеопатру, предавшую его, и прощается навек.
– Ложь! – воскликнула она. – Я не предавала его! Олимпий, немедля отправляйся к нему и передай: «Клеопатра, которая никогда не предавала, приветствует Антония и прощается навек! Клеопатра умерла».
И я отправился исполнять ее повеление, потому что это совпадало с моими намерениями. Антония я нашел в Алебастровом зале. Он метался по нему, как тигр в клетке, воздевая руки к небу. Там же был и Эрос, единственный из слуг, кто остался с поверженным властелином, все остальные слуги его покинули.
– Мой благородный повелитель Антоний, – сказал я. – Царица Египта прощается с тобой. Царица умерла, приняв смерть от своей руки.
– Умерла? Умерла! – прошептал он. – Может ли быть такое? Неужели это воплощение красоты теперь стало пищей для червей? О, какая это была женщина! Даже сейчас мое сердце рвется к ней! И неужели она в последний миг все же превзошла меня? Того, чье величие некогда не имело себе равных во всем мире? Неужели я пал так низко, что у женщины оказалось больше силы духа, и она в своем царственном величии первой отправилась туда, куда боюсь пойти я? Эрос, ты с детства со мной. Помнишь ли ты, как я нашел тебя умирающего в пустыне и возвысил, дав место и богатство? Отплати мне добром за добро, спаси меня. Возьми свой меч и положи конец мучениям Антония.
– О повелитель, – вскричал грек. – Я не могу этого сделать! Вправе ли я отнять жизнь у богоподобного Антония?
– Не возражай ни слова, Эрос. В этот решающий час я отдаю свою судьбу в твои руки. Исполни мою просьбу или оставь меня. Я больше не хочу тебя видеть, предатель!
Тогда Эрос выхватил свой меч, Антоний опустился перед ним на колени и обнажил грудь, подняв глаза к небу. Но в следующий миг Эрос с криком: «Я не могу! Не могу!» пронзил мечом собственное сердце и рухнул на пол мертвый.
Антоний медленно поднялся и посмотрел на слугу.
– Что ж, ты поступил благородно, Эрос, – тихо произнес он. – Ты оказался достойнее меня и преподал мне хороший урок! – Он опустился на колени и поцеловал слугу.
А потом, стремительно поднявшись, выдернул меч из груди Эроса, вонзил его себе в живот и со стоном упал на ложе.
– О Олимпий, – вскричал он. – Я не вынесу этой боли! Покончи со мной, Олимпий!
Но мною овладела жалость, и я не смог этого сделать.
Я осторожно вытащил из него меч, остановил хлещущую кровь и приказал людям, которые начали собираться в зале, чтобы увидеть, как будет умирать Антоний, привезти Атуа из моего дома у дворцовых ворот. Вскоре она пришла и принесла с собой целебные травы и животворные снадобья. Я дал их Антонию и велел ей со всей скоростью, на какую способны ее старые ноги, идти к Клеопатре в мавзолей и поведать ей о состоянии Антония.
Она отправилась и, вернувшись в скором времени, рассказала, что царица еще жива и велит принести к ней Антония, чтобы он умер в ее объятиях. Вместе с Атуа пришел Диомед. Когда Антоний услышал ответ Клеопатры, к нему вернулись силы – так страстно ему хотелось еще раз увидеть ее лицо. Я позвал рабов, которые, выглядывая из-за занавесей и колонн, с любопытством смотрели, как умирает этот великий человек, и мы вместе с большим трудом бережно отнесли его к мавзолею.
Однако Клеопатра, опасаясь предательства, не открыла нам дверь. Она спустила из окна веревку, которой мы обвязали Антония под руками. Потом Клеопатра, горько плача, вместе с Хармионой и Ирас стала изо всех сил тянуть веревку вверх. Мы же подталкивали его снизу, пока наконец Антоний не повис в воздухе. Он тяжко стонал, и из его открытой раны капала кровь. Дважды он чуть было не упал на землю. Но Клеопатра, силы которой удвоились любовью и отчаянием, удержала веревку и наконец втащила его в оконный проем. Все, кто наблюдали за этим действом, плакали навзрыд и били себя в грудь. Все, кроме меня и Хармионы.
После того как Антоний уже оказался внутри, из окна снова сбросили веревку. Я с помощью Хармионы вскарабкался по ней наверх и втащил ее за собой. Там я увидел Антония, лежащего на золотом ложе Клеопатры, а Клеопатра, с обнаженной грудью, с мокрыми от слез щеками и разметавшимися по его телу волосами, стояла рядом с ним на коленях и страстно целовала его, вытирая кровь из раны своей одеждой и волосами. И пусть о моем позоре узнают все: когда я стоял там и смотрел на нее, во мне проснулась прежняя любовь к ней, и сердце мое вскипело от ревности, ибо я мог уничтожить их обоих, но погубить их любовь мне было не под силу.
– О Антоний! Любимый мой, мой муж и мой бог! – шептала она, задыхаясь от рыданий. – Как ты жесток, Антоний, если не пожалел меня и решил умереть, оставив одну с моим позором! Но я тотчас же последую за тобой в могилу. Очнись, Антоний! Очнись!
Он поднял голову и потребовал вина, которое я ему дал, подмешав в кубок зелье, успокаивающее боль, а страдал он невыносимо. Выпив вино, он попросил Клеопатру лечь рядом с ним на ложе и обнять его, что она выполнила. И тогда Антоний снова почувствовал себя мужчиной, ибо, позабыв о собственных бедах и боли, он стал говорить ей, что нужно сделать, чтобы спасти себя. Но она не слушала.
– У нас мало времени. Твой час близок, – промолвила она. – Давай лучше поговорим о нашей великой любви, которая длилась так долго и, быть может, продлится за пропастью, отделяющей жизнь от смерти. Ты помнишь ту ночь, когда впервые обнял меня и назвал любимой? О ночь бесконечного счастья! Ради такой ночи стоило жить, если судьба подарила ее человеку. Пусть даже у этой жизни такой горький конец!
– Да, моя египтянка, я помню ту ночь и живу лишь воспоминанием о ней, хотя с того часа удача отвернулась от меня… Утонула в глубинах моей любви к тебе, о прекрасная. Я помню… – он судорожно вздохнул. – Ты тогда в своей безумной игре выпила жемчужину, а твой астролог выкрикнул час, час исполнения проклятия Менкаура. С тех пор каждый день его слова преследовали меня. И даже сейчас они звенят у меня в ушах.
– Он давно умер, любимый, – прошептала она.
– Если он умер, значит, я уже близок к нему. О чем он говорил?
– Этот проклятый человек мертв! Его больше нет! Зачем его вспоминать? О, посмотри же на меня! Поцелуй меня! У тебя бледнеет лицо. Конец близок!
Он поцеловал ее в губы, и недолгое время, пока не пришла смерть, они оставались рядом, нашептывая друг другу слова любви, целовались, точно влюбленные новобрачные. Даже мне, охваченному ревностью, было странно и жутко видеть это.
