— Позвольте возразить вам, уважаемый Ло Гуан. Если бы каждый правитель заботился только о себе, Поднебесная не стала бы великой. Чжунго выигрывает войны, строит дворцы и каналы, ее население растет, территория расширяется. И к государственному кормилу встают даже выходцы из простонародья…
— Ох, оставьте эти опасные иллюзии, подобные сну удальца Фэнь Чуньюя.[166] Все кормчие стремятся исключительно к личной выгоде. Умные сознают зависимость своего благополучия от положения дел в стране и укрепляют государство, тем самым упрочая свой трон или кресло в ямэне. Глупые разрушают страну своими безумствами, нарушают вековые законы — и сами роют себе могилу. Правда, очень часто умным и глупым потомство воздает не по заслугам. Прославленный император Цинь Шихуанди[167] был таким кровопийцей, что даже легендарный бандит Дао Чжи по сравнению с ним — безгрешный младенец. Он жег священные книги, живьем закапывал в землю учителей мудрости — конфуцианцев, безвинно казнил тысячи людей…
— Многие прощают ему злодеяния, ибо именно он впервые объединил страну, отразил нашествие кочевников сюнну, построил Великую стену!
— Когда приходит победа, любой шакал становится львом! Это сделал не он сам, а его талантливые полководцы, министры, зодчие, которых тиран потом умертвил ни за что. А Великая стена построена на костях сотен тысяч ханьцев — таких, как воспетая в песнях Мэн Цзянюй, которая покончила с собой из-за погибшего на стройке любимого мужа… Еще неизвестно, не были бы успехи Чжунго во много раз грандиознее, если бы вместо этого кровожадного тигра на троне сидел более просвещенный и кроткий государь. Ведь своими жестокостями Цинь Шихуанди сам разрушил свою империю, и сразу после его смерти народное восстание смело основанную им династию…
— И тогда в Запретных чертогах поселился выходец из народа Лю Ван, деревенский староста. Став императором Гао-цзу, он основал династию Хань, сделал ряд уступок земледельцам, снизил налоги и отменил суровые законы прежней династии!
— Я не отрицаю, что смена правителей почти всегда приносит народу некоторое облегчение. Но… Вспомним притчу. Провинившегося крестьянина привязали к дереву на краю болота. Его облепили комары и слепни. Проходивший мимо милосердный монах согнал их. Неожиданно крестьянин обругал его.
«За что? — изумился добряк. — Я же облегчил твои страдания!».
«Дурак! Эти кровососы были сытые, ты уйдешь, и прилетят новые, голодные…».
Так происходило всегда и так будет впредь. Надев фиолетовый халат, вождь народного восстания Лю Бан забыл о тех, кому был обязан восшествием на престол. Уничтожил давнего друга и сподвижника Сян Юя, обеспечившего ему победы во многих сражениях. И в конце концов сделался таким же тираном, как Цинь Шихуанди! Вот вам ваши «выходцы из народа»!
— Это досадное исключение!
— Ну, нет, история повторяется многократно. Не буду приводить других случаев, остановимся на, — Ло Гуан понизил голос до шепота, — …Минском Тайцзу, основателе нынешней династии, «народном избраннике» Чжу Юаньчжане. Он родился неподалеку от Нанкина, был прислужником в буддийской кумирне, конюхом. В Запретный дворец его внесла волна антимонгольского восстания, удержаться на ее гребне помогли два искусных военачальника — Сюй-да и Чан Юйчунь. Получив императорский титул «ди», он тут же предал тех, кто своей кровью окрасил его одежды в фиолетовый цвет! Устранил Чэнь Юляна![168] Не потомки ли Тайцзу сейчас расшатывают устои Поднебесной своими безумствами и преступлениями?! Тот же Хун Хсиучуан вырос из семени, разбросанном этим неграмотным выскочкой десять поколений тому назад. Разве это не точное повторение истории Лю Бана и прочих узурпаторов престола?
Завершаю свою мысль: абсолютно все Сыны Неба и их подручные — и плохие, и хорошие, и глупые, и умные, и родившиеся в знатных семьях, и зачатые в фанзах, — все пекутся лишь о себе, а до подданных им дела нет!
…Сказанное Ло Гуаном звучало настолько непривычно и святотатственно, что То не верил своим ушам, даже на миг забыл о несчастьях.
— И все же владыкой становится лишь избранный, получивший Небесное Соизволение, — вздохнул дедушка. — Иначе не возвыситься…
— Так уж устроен мир, — кивнул головой Ло Гуан и поднялся с кресла. — К несчастью, Небо отмечает своей благосклонностью, на наш непросвещенный взгляд, не всегда самых достойных. Но оно перестает покровительствовать тем, кто слишком злоупотребил его снисходительностью. Вот почему осквернившую себя династию сменяет другая. Сдается мне, и конец Минов близок. Ну, ладно, мне пора…
— Простите, что задержу вас на минуту, уважаемый Ло Гуан, — поклонился То. — Позволю задать вам вопрос, и не сочтите за дерзость, если он покажется вам слишком смелым. Почему вы, достойный и честный господин, служите власти, которую презираете?
Гость опустился в кресло.
— Одним словом не ответишь. В твоем возрасте я мечтал быть чиен-чиа, благородным мечником.[169] Воспитание и уважение к закону не позволили мне переступить границу между вольнодумством и мятежом. Как ни плохи наши порядки, лучше их человечество ничего не придумало. Посмотри, сколько раз в Поднебесной сменялись династии, сколько раз ее завоевывали чужеземные варвары — сюнны, чжурчжени, тангуты, монголы. А строй оставался прежним, захватчики ничего не могли изменить, наоборот, растворялись в народе хань, приобщались к нашей великой цивилизации. Если мы развалим основу Чжунго, что придет взамен? Разруха и варварство, дикость и еще худшее тиранство, не носящее даже видимости закона, не сдерживаемое хоть какими-то традициями и обычаями.
Вот почему я стал полицейским и уже тридцать лет служу принципу Небесной справедливости. Невеликую карьеру я сделал за долгое, время, немного белого и желтого, яшмы и нефрита накопил. В моих сундуках больше тон, чем лан.[170] Нет моего имени в Железной книге с переплетом из металла, куда записываются наиболее выдающиеся заслуги подданных. Ну и что? Свой великий срок[171] я жду без страха. Если правы даосисты, меня не в чем будет упрекнуть Янь-вану. Если, как утверждают последователи Будды, моя душа переродится, я не воплощусь в навозного червя. Чего же мне бояться в этой юдоли?
И тебе, мальчик, желаю встретить второе величайшее событие в судьбе[172] с тем же духом спокойствия. Помни только, что в жизни отчетный срок[173] не продлевают, как в ямэне, потому делай то, что тебе предначертано, без колебаний и откладываний. Думаю, кстати, тебя излишне предупреждать, чтобы ты держал язык за зубами обо всем услышанном сегодня. Болтливость — одна из самых смертоносных болезней. А теперь разрешите откланяться. Я навещу вас сразу же по получении новых известий…
