— Что это за человек без руки спит за столом?
— Друг Орланду, Томазо.
— Подожди здесь, — велел Тангейзер. Он перемахнул через край бочки.
— Ты сердишься на меня?
— Наоборот. Просто подожди.
Он поспешно помчался к двери обержа, осознав, что забыл полотенце. Но не стал возвращаться. Шлепанье его босых ног по плиткам пола казалось неестественно громким. Он добрался до трапезной, где Борс ревел от хохота; при появлении Матиаса он поднял голову.
— Ветер переменился! — громыхал Борс. Теперь потные разводы у него на лице казались слезами радости. — Справедливость восторжествовала!
— Разбуди мальтийца, — сказал Тангейзер.
Уловив интонацию, Борс наклонился и ткнул спящего человека в ребра пальцем, толстым, как ручка метлы. Томазо вскочил, с трудом понимая, где находится, особенно после нескольких пинт выпитого вина, тревожно посмотрел на голого мокрого человека, выступившего из тени.
— Орланду Бокканера, — произнес Тангейзер.
Томазо посмотрел через стол, словно указывая на друга, но его затуманенный взгляд зашарил по темноте, не видя его. Что уже было достаточным ответом.
Тангейзер заговорил по-итальянски:
— Где он живет? Где дом Орланду?
Томазо озирался по сторонам в поисках помощи.
— Я знаю, где Орланду спит, — сказала Ампаро. Ее голова просунулась в дверь. Она была завернута в полотенце.
— Прекрасно, — сказал Тангейзер. — Сейчас же одеваемся.
Когда он развернулся, Томазо сказал что-то, чего никто из них не понял. Он указывал на какое-то место на полу возле стены. Тангейзер ударил по столу кулаком.
— Борс?
Борс обернулся, поглядел и сказал:
— Там лежали меч и доспехи Томазо. — Он надул щеки. — Наверное, юный Орланду прихватил их с собой.
Томазо снова заговорил, и среди прочих слов все услышали «Сент-Эльмо».
Тангейзер взглянул на Борса.
— Скажи, что я просто ослышался.
Борс расправил пальцем усы.
— Ну, парнишка сгорал от желания броситься в драку. Должен признать, что мы сами подлили масла в огонь.
— Ему же двенадцать лет, — сказал Тангейзер.
— В кирасе и шлеме он будет выглядеть настоящим мужчиной, даже лучше. И он будет не первый, кто соврет о своем возрасте, чтобы стать солдатом. Надо сказать, язык у парня хорошо подвешен, кого угодно заговорит.
Тангейзер ощутил, как пол уходит у него из-под ног.
— Ты пойдешь со мной, в верфи Сент-Анджело, — сказал он.
— А как же игра? — сказал Борс. — Я вот-вот его раздавлю!
Тангейзер забежал в келью захватить сапоги и пару штанов.
* * *
Тангейзер с Борсом понеслись по узким улицам. Между рядом амбразур во внешней стене и силуэтом крепости Святого Анджело город растекался лужей темноты. Когда они ближе подошли к крепости, до них донеслись голоса, стоны; они прошли мимо носильщиков, при свете факелов несущих в лазарет жертв этого дня. Пострадавшие сразу выделялись из толпы не только своими ранами, но пустотой в глазах, словно пережитый ужас лишил каждого из них чего-то ценного. Тангейзер с Борсом побежали дальше.
Крепость Святого Анджело стояла на собственной скале, отделенной от Эль-Борго каналом. Мост через канал вел к подножию крепости и к загибающимся дугой верфям, от которых отчаливали лодки, идущие в форт Сент-Эльмо. По мосту тек поток окровавленных, отчаявшихся людей. Тангейзер протолкнулся мимо монаха, руководившего переноской, и они двинулись дальше, не принимая близко к сердцу увиденное. На голых камнях причала лежали тела тех, кто умер, не успев пересечь мост. Рядом с ними лежала еще дюжина воинов, которые, судя по их виду, едва ли переживут переправу. Кровь была повсюду, натекала лужами, капала с холодных конечностей, попадала на сапоги, пока Тангейзер шагал между мертвыми и умирающими. Два капеллана двигались между отходящими в мир иной, помазывая елеем их лбы, ноздри и губы.
— Через святое помазание да простит Господь прегрешения твои, вольные и невольные.
Раненые захватили с собой из форта и привезли с той стороны гавани резкий привкус осады: разверстые раны, неприкрытый страх, отголоски сумасшедшего хаоса. Ла Валлетт всегда лично провожал новых добровольцев, и то, что Тангейзер не увидел его, показалось ему дурным знаком. Они проталкивались через толпу дальше. Мимо них провели окровавленного, полуголого, закованного в цепи турецкого офицера, и Тангейзер услышал обрывок его речи, которую тот бормотал себе под нос.
— Крепче держись за протянутую Аллахом нить…
— Этого парня ждет изрядное потрясение, — заметил Борс.
Тангейзер проталкивался вперед, почти не слушая. Борс продолжал:
— В подземельях Святого Антония у заплечных дел мастеров есть огромный арап, они обращаются с ним, как с королем, — еда от пуза, вино бочонками. И когда нужно развязать язык очередному турку, его раздевают, перекидывают через бочку, после чего арап имеет его в зад, а они стоят вокруг, шутят, смеются, напоминают ему, что именно такие утехи обожал старик Мухаммед. — Борс сам засмеялся. — Говорят, результат превосходит все ожидания.
Тангейзер ничего не сказал и огляделся. Вода Большой гавани перетекала, как ртуть, ее поверхность мерцала, потревоженная веслами двух отчаливших от берега баркасов. В каждом было больше двадцати человек и необходимый провиант. На берегу за освещенным столом сидел над толстой книгой брат-сержант и квартирмейстер, чьи горячие речи явно имели отношение к луже, вытекшей из опрокинутой чернильницы. Недостойные братьев слова летали взад-вперед. Тангейзер узнал сержанта, ломбардийца по имени Гримальди; он постучал костяшками пальцев по столу, привлекая его внимание.
— Брат Гримальди, мне нужно знать, был ли среди добровольцев один человек.
— Сегодня? — спросил Гримальди.
— Сегодня. Его зовут Орланду Бокканера.
Квартирмейстер возмутился его вмешательству.
— У вас нет на это никакого права. Мы заняты.
— Заняты? — Тангейзер уперся руками в стол и посмотрел на него сверху вниз. — Сегодня утром я возглавлял отряд, совершивший набег на мыс Виселиц. А теперь скажи мне, книжный червь, сколько турок ты убил сегодня?
Квартирмейстер вскочил на ноги, его рука потянулась к рукояти меча. Хотя Тангейзер так и стоял, подавшись вперед, квартирмейстеру приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Кто вы такой, сударь?
— Лучше и дальше проливай чернила, друг, — сказал Борс, — а проливать кровь предоставь таким, как мы.
— Сядь, — сказал ему Гримальди. — Это человек Старки.
Квартирмейстер пошел прочь, бормоча «Отче наш», чтобы успокоиться. Гримальди листал книгу со списками. Его палец остановился у последней колонки имен.
