Скоро Соклей увидел ее и голой.
Метрикхе аккуратно сложила хлену и поместила рядом с вуалью. Потом, развязав пояс, сняла длинный хитон и предстала перед Соклеем нагая.
— Тебя стоило бы увидеть Праксителю, — проговорил он. — Тогда он ни за что не стал бы ваять Афродиту с Фрины.
Женщина покраснела.
Соклея восхитило то, как краска залила ее груди и поднялась до самых плеч.
— Если 'ы 'ольшинство мужчин говорили такие милые 'ещи, как ты, — ответила Метрикхе.
— Если они с тобой так не говорили, значит, были слепы или упустили свой шанс, — сказал Соклей, снова заставив ее всю зардеться.
«И я даже почти не преувеличиваю», — подумал он, стягивая через голову хитон.
В фигуре Метрикхе было все, чего мужчина мог бы ожидать от женщины: тонкая талия, округлые бедра, твердые груди безупречной формы. Скульптор был бы рад сделать ее своей моделью.
«Большинство скульпторов были бы рады сделать с ней очень многое», — пронеслось в голове Соклея, когда он шагнул вперед и обнял гетеру.
Метрикхе прильнула к нему. Ее кожа была мягкой и гладкой, и Соклей гадал — не умащает ли она ее маслом. Гетера запрокинула лицо; с расстояния меньше ладони глаза ее казались не карими, а темно-темно-ореховыми — интригующий цвет.
— Мне нравятся 'ысокие мужчины, — прошептала она.
— Мне нравишься ты, — ответил Соклей.
Метрикхе рассмеялась и обняла его. Ее дыхание было сладким, а когда Соклей ее поцеловал, оказалось, что ее губы по вкусу напоминают вино.
Они легли на кровать. Губы Соклея двигались от ее губ к щекам, мочкам ушей, шее, грудям. Его рука опустилась ниже, по изгибу живота туда, где сходились ноги, и они раздвинулись для него. Он погладил гетеру между ног, дразня ее соски языком, и Метрикхе испустила тихий вздох удовольствия. Если этот вздох был неискренним, значит, она играла куда лучше, чем любой актер, выступающий на афинских подмостках.
Прошло немного времени, и она начала его гладить, а потом извернулась, гибкая, как угорь, и взяла его ртом. Соклей немного понаслаждался этим, потом отодвинулся и сказал:
— Тебе не нужно играть ради меня в лесбийские игры.
Женщины Лесбоса славились тем, что давали мужчинам именно это наслаждение.
Гетера дерзко улыбнулась.
— Ну а чего же тогда ты хочешь? — лукаво спросила она.
— Этого, — ответил он — и сделал то, что имел в виду.
Метрикхе вздохнула, когда он в нее вошел.
Несколько ночей тому назад, деля на Косе ложе с рабыней родосского проксена, Соклей не чувствовал потребности выдать все, что мог. Он растягивал удовольствие, наслаждаясь путешествием точно так же, как и конечной целью. Метрикхе выгнулась под ним, словно необъезженный жеребенок. Ее дыхание стало быстрым и отрывистым, потом она запрокинула голову, и у нее вырывался задыхающийся стон. Соклей кончил спустя несколько биений сердца.
— Если 'ы мы сделали это 'о 'ремя торговли, — гортанно проговорила гетера, — я бы 'аплатила тебе 'а шелк больше, а не меньше.
— Спасибо. — Он поцеловал ее. — Вряд ли я получу много комплиментов прекраснее.
Метрикхе кивнула; она и сама была в некотором роде торговцем и знала, что ее слова многое значат.
— Не за что, — ответила она. — И 'обро пожаловать в любое 'ремя, с шелком или 'ез него.
Это было комплиментом великолепней любого другого.
— Спасибо, — повторил Соклей. — Но сейчас, думаю, мне лучше вернуться на агору. Правильно ли я запомнил повороты? Первый налево, второй направо, четвертый налево, второй направо?
Она нахмурилась.
— Я 'апоминаю путь по-другому, 'ай-ка подумать.
Спустя мгновение Метрикхе снова кивнула.
— Так ты попадешь куда следует.
— Хорошо.
Соклей встал с кровати и, натянув одежду, проговорил:
— Спасибо за сделку. И за все остальное. Метрикхе, все еще нагая, лежала, глядя на него сверху вниз, и улыбалась.
— Спасибо 'а все остальное, — проговорила она. — И 'а сделку.
— Мы идем… шли в Афины, — сказал Соклей. — Но теперь я надеюсь еще некоторое время пробыть тут.
В самом ли деле он этого хотел? Часть его хотела, любой ценой, и он знал, какая именно часть. Что было для него важнее — женщина или череп грифона?
«Женщин я могу найти всюду, — подумал Соклей. — Тогда как череп грифона всего один».
Однако воспротивиться искушению физического удовольствия, которое дала ему гетера, оказалось труднее, чем воспротивиться искушению умственного удовольствия; куда труднее, чем описал Платон.
Именно потому, что Соклей это понял, он покинул дом Метрикхе быстрее, чем мог бы.
* * *
Добравшись до агоры, Соклей нашел там Менедема, торгующегося из-за шелка с каким-то пухлым человеком, явно преисполненным собственного достоинства. Заключив сделку — более выгодную, чем та, которую Соклей заключил с Метрикхе, — двоюродный брат повернулся к нему и сказал:
— Что ж, мой дорогой, я хотел заглянуть сюда ненадолго, но узнал, что ты ушел, и мне пришлось беседовать с этим парнем. Так значит, на тебя свалилась трудная работа, вот как? Она хорошенькая?
— Вообще-то да, — ответил Соклей.
— И небось оплатила собой половину стоимости шелка? — продолжал Менедем.
— Конечно нет. Мы ведь нуждаемся в серебре. — Соклей протянул Менедему мешочек с деньгами и рассказал, что именно продал и сколько за это получил.
— Не самая лучшая сделка в мире, но вполне сносная, — сказал его двоюродный брат. — Итак, больше ты ничего не получил, только улыбку и деньги, а?
— Этого я не говорил, — ответил Соклей, и завистливый взгляд, которым наградил его Менедем, очень его порадовал.
— До Афин отсюда примерно один день пути, — сказал Менедем Соклею, стоя на юте «Афродиты».
Они уже провели в Милете несколько дней, которые принесли им неплохой барыш.
— Хорошо, — ответил Соклей.
Менедем засмеялся.
— «Хорошо»? И это все, что ты можешь сказать? Да раньше ты был бы счастлив пройти мимо Милета и двинуться прямо на мыс Сунион!
— Я все еще хочу туда отправиться. — Судя по голосу, Соклей всеми силами старался не говорить раздраженно. — Но ты выставляешь все так, будто я не могу оторваться от Метрикхе, а это неправда.
— Что ж, может, и неправда. — Менедем снова засмеялся. — Ты ведь время от времени все-таки отрываешься от нее, чтобы глотнуть воздуху… Как делает дельфин, прежде чем нырнуть глубоко в море. Вот только ты ныряешь не в море, а глубоко внутрь нее…
— Оставь эту тему, хорошо? — Теперь Соклей даже не пытался скрыть раздражение.
Так как Менедем хотел позлить двоюродного брата и ему это уже удалось, он и вправду переменил тему. Временно…