Вместе с индейцем-переводчиком съехал на берег и Диэго де Арана, главный альгвасил флотилии. Поскольку в этих краях стали появляться туземные короли, кузен Беатрисы решил, что ему представляется случай выполнить обязанности посла, приличествовавшие его дворянскому званию и положению среди участников экспедиции. Советники короля указали главному альгвасилу, какого направления нужно держаться, чтобы попасть на Бабеке, и сказали, будто это потребует лишь двух дней.
Индейцы по-прежнему отсылали белых за столь ценимым ими золотом куда-то чуть подальше, причем всякий раз не без умысла утверждали, что богатые золотом места находятся совсем близко. В заключение советники короля объявили от его имени, что если белым что-нибудь нужно и в их стране, то они с большим удовольствием удовлетворят их желания.
— Все они ходят нагишом, в чем мать родила, — говорил Арана, рассказывая по возвращении на корабль своему «незаконному» родственнику о беседе, состоявшейся у него с королем, — даже женщины, и никто не выказывает при этом ни тени смущения. И мужчины и женщины тут гораздо красивее, чем те, которых мы до этого видели; они чуть ли не белые, и если бы они ходили одетыми и оберегали себя от действия солнца и воздуха, то казались бы почти столь же белыми, как уроженцы Испании. Все они также упитанные и сильные, а не худые и хилые, как те, которых мы до этого видели, да и разговор у них гораздо приятнее, и они не принадлежат, надо полагать, ни к какому исповеданию.
Днем на флагманский корабль прибыл со своей свитой местный король, и адмирал через переводчиков сообщил ему, что испанские короли — самые могущественные государи на свете. Но ни индейцы-переводчики, ни туземный монарх не поверили этим словам адмирала, приписав их скромности белых; ибо они считали, что те спустились прямо с неба и что если в Испании и впрямь есть какие-то короли, то они владыки небесные, а не земные.
Молодой король этой страны говорил очень мало и скорее был окружен благоговением религиозного свойства, чем пользовался политической властью. Колон предложил ему всевозможное угощение из своих личных запасов, главным образом сладости.
Этот король-колдун ограничился тем, что отведывал от каждого из этих лакомств по маленькому кусочку, как если бы он совершал своеобразный обряд причастия, и тотчас же отдавал остальное своему воспитателю, советникам и прочим членам своей свиты, рассевшимся на палубе корабля.
На следующий день матросы в виду острова Тортуга ловили сетями рыбу, а на берегу тем временем продолжался торг, или, вернее, мена, между христианами и индейцами. Последние принесли множество стрел, употребляемых пиратами с Карибы или каннибалами и изготовленных из тонких и крепких тростинок, на конце которых был прикреплен рыбий зуб, смоченный ядом и отравлявший рану.
Двое из этих индейцев, показывая те места своего тела, где недоставало больших кусков мяса, уверяли белых, будто оно было вырезано и съедено каннибалами. Адмирал не поверил им. Он не мог представить себе, чтобы воины Великого Хана, посещавшие эти земли с целью Поимки рабов, могли быть кровожадными людоедами.
Некоторые матросы в обмен на стеклянные бусы стали лолучать от туземцев тончайшие пластинки из низкопробного золота, называемого ими гуаньин. Один из индейцев, входивший в состав королевской свиты и прозванный моряками кациком, держал в руке подобную золотую пластинку, но, не пожелав отдать ее только за одну вещь, удалился в хижину, где разделил эту пластинку на крошечные кусочки, с тем чтобы благодаря этому получить побольше различных предметов. Матросы, однако, надавали ему такой мелочи, что он своею уловкою едва ли что-нибудь выгадал. Впрочем, он хотел лишь одного: получить возможно больше предметов, принадлежавших ранее белым, ибо мистическая сила этих предметов возрастала соразмерно увеличению их числа, а это и было тем самым, что они ценили превыше всего.
В тот же день с острова Тортуга приплыла большая пирога, в которой находилось более сорока человек. Она узнали о прибытии сыновей неба и явились взглянуть на них. Но упомянутый уже кацик в гневе вскочил и, произнеся слова, судя по тону — полные страшных угроз, заставил их вернуться к себе в пирогу. Он стал брызгать на них морской водой и швырнул в них камень.
Приезжие индейцы поспешили ретироваться, но кацик, тем не менее, схватил еще один камень и вручил его Диэго де Арана, чтобы и он, в свою очередь, швырнул им в докучных гостей от имени сыновей неба. Это было магическое заклятие, ставившее врагов вне закона.
Покропить кого-нибудь соленой водой означало превратить его в потерпевшего кораблекрушение и, следовательно, обречь на заклание в качестве жертвы, ибо у многих из этих племен было в обычае убивать потерпевших кораблекрушение и съедать их на торжественном празднестве. Именно это и было причиной поспешного бегства жителей острова Тортуга, опасавшихся, как бы их и в самом деле не обрызгал, чего доброго, соленой водой этот колдун-кацик, хотевший, к тому же, присоединить к своим ужасным проклятиям еще и камень, который был бы брошен рукой белого человека, обладавшего, по его мнению, в еще большей мере сверхъестественной силой, чем он.
Диэго де Арана не пожелал бросить камень. Ему следовало быть в стороне от этого соперничества индейцев. Пирога отплыла, и люди с Тортуги прокричали в отместку, что их остров гораздо богаче золотом, чем Эспаньола — ведь он ближе к Бабеке.
Побуждаемый своей навязчивой мыслью, адмирал во всеуслышание заявил, что ни на Эспаньоле, ни на Тортуге нет своего золота, но что все оно попадает сюда с Бабеке, и притом в очень малом количестве, потому что туземцам нечего предложить в обмен на него; нищета же их объясняется тем, что, имея чрезмерно плодородную почву, они не нуждаются в тщательной ее обработке и, равным образом, разгуливая нагишом, могут не тратиться на одежду.
Неутомимый искатель золота, одержимый мечтой о фантастическом Бабеке, которого никто никогда так и не отыскал, и обманываемый, к тому же, туземцами, отсылавшими его все дальше и дальше, ни в малой мере, разумеется, не догадывался о том, что попирает своими ногами ту самую землю, которая после открытия Америки была первое время главным Эльдорадо этой страны.
До завоевания Мексики и Перу сколько-нибудь значительная добыча золота производилась только на Эспаньоле, или, что то же самое, Гаити.
Колон, впрочем, утешал себя тем, что они все же приближались к Бабеке, который он впоследствии отождествил с Ямайкой.
— Мы уже возле источника, — говорил он своим приближенным, — и я уповаю на господа бога, который приведет меня к месторождению золота.
