– Должен признать, – сказал он, – что успех превзошел самые смелые ожидания. Беседа наша продолжалась добрых полчаса; императрица говорила со мною, как с равным.
– О, эта великая душа почуяла другую великую душу! – восторженно вскричала Ковалинская. – Гений узнал гения! Но о чем, скажите, вы говорили с царицей?
– Я преподал ей некоторые великие истины, – важно отвечал магик, – открыл великие тайны царства духов. Монархиня преклонилась пред высшей властью адептов. Она постигла, что власть земных царей не может сравниться с той, которую дает адепту посвящение в божественные откровения магии.
– Ужели государыня согласна быть посвященной?
– Нет. До этого еще не дошло. Я только говорил ей о необходимости прекратить унижающее человеческое достоинство рабовладение в России.
– Божественный! Не напрасно ли вы с этим поспешили? – сказала Ковалинская. – Пожалуй, государыня сообщит об этом своим вельможам, и они вас возненавидят. Ведь «души» – главное их богатство.
– Императрица выслушала меня благосклонно. Вельможи мне не страшны, рае я снискал благоволение их повелительницы.
– Они найдут тысячи способов вам повредить, раз дело идет о главном интересе их корыстолюбия. Но что еще говорили вы государыне?
– Весьма многое. Достаточно сказать, что еще две или три таких беседы, и я не сомневаюсь, что императрица согласится принять звание гроссмейстерины великого египетского масонства для стран, ей подвластных. Тогда можно будет сказать, – улыбаясь при воспоминании о приеме в Гатчине, говорил магик, – что наше дело в шляпе… Но какая разница между принцем Полем и его великой матерью! В то время, как принц Поль принимает меня с каким-то ослиным дрессировщиком, подобно фокуснику или продавцу эликсиров, причем издевается надо мной, делая непристойное предложение весьма грубо и совсем неостроумно, великая монархиня со мной беседует, как с равным, совершенно понимает величие духовного осенения, надо мною почившего, и готова проникнуться моими наставлениями!
– Любезнейшая сестра и духовная дочь моя! – продолжал Калиостро, понижая голос. – Не доказывает ли прием, оказанный мне в Гатчине, справедливость слухов о неуравновешенности натуры принца Поля, о склонности его к странностям, о некотором расстройстве воображения?
– Я уже говорила вам, отец мой и брат души моей, что нельзя судить по наружности. Цесаревич Павел Петрович предан магии, духовызыванию и тайным знаниям. Итак, прием, оказанный вам, может быть, только тактическая хитрость в отношении императрицы-матери. Цесаревич не знал, как посмотрит его державная родительница на сближение с вами, и скрыл истинное расположение чудаческой выходкой.
– Хотелось бы в это верить! Но теперь должны мы удвоить старания. Необходимо подготовить все к тому великому часу, когда повелительница миллионов, российская самодержица возложит на себя священные знаки посвящения.
– О, множество знатных особ обоего пола при дворе и в свете расположены вступить в союз. И как только узнают, что гроссмейстериной будет сама императрица, поспешат пополнить новые ложи. Конечно, тогда и «малый двор» присоединится к нам, и вы перемените невыгодное мнение о цесаревиче, прекрасное сердце которого, благородный характер, возвышенный ум и широкие познания лишь прикрыты темным облаком меланхолии, чудачества и некоторых странностей. Но скажите, дорогой отец, может быть, государыня вам назначила часы приема в Царском Селе?
– О нет, свидания наши будут обставлены несколько иначе.
– Иначе? Так, верно, государыня желает вас видеть на «больших эрмитажах», как называются собрания у нее после спектакля?
– Нет, о таких собраниях не было речи.
– О, так вы приглашены на «малые эрмитажи», в теснейший кружок близких императрице особ?
– Нет, императрица сказала мне, что вскорости пришлет особое доверенное лицо, своего доброго приятеля, как она выразилась. Через него, очевидно, и установится наше общение.
До сих пор Ковалинская слушала Калиостро с возрастающим восторгом. Но когда он сказал о доверенном лице, недоумение и испуг выразились в черных очах пленительной месмерианки.
– Что вы говорите? О каком «добром приятеле» сказала вам государыня? Она назвала это лицо?
– Да, назвала. Как это? Такое трудное русское имя!..– вспоминал некромант. – Да! Да! Степан… Степан Иванович! – выговорил наконец Калиостро.
– Степан Иванович! – всплеснув руками и смертельно побледнев, вскричала Ковалинская. – Степан Иванович! Императрица обещала прислать к вам Степана Ивановича?
– Да! – отвечал граф, сам встревоженный и недоумевающий при виде испуга духовной дочери. – Императрица обещала прислать ко мне это доверенное лицо с той целью, конечно, чтобы установить способ общения между нами.
Ковалинская некоторое время не могла, видимо, выговорить ни слова. Ее широко открытые глаза выражали безотчетный ужас. Даже губы побелели.
Побледнел и магик, начиная понимать, что ошибся в расположении к себе императрицы и что лицо, которое она обещала прислать к нему, совсем не из тех, чье появление может обрадовать.
Он ожидал, что Ковалинская объяснит ему все. Но та, придя в себя, со страхом оглядывалась, как бы с тем, чтобы удостовериться, что никто не видал ее беседующей в павильоне с графом. Затем быстрым движением закутав голову шалью, она промолвила дрожащим, смущенным, прерывающимся голосом:
– Извините, господин Калиостро! Я должна спешить… Я не могу долее оставаться с вами… И вообще наше знакомство должно прекратиться… совсем прекратиться… Без разрешения властей магические собрания происходить не могут… И вообще… Прощайте, господин Калиостро! Желаю вам счастливого пути!
И госпожа Ковалинская скользнула мимо пораженного магика, выбежала из павильона и пропала в ближайшей аллее.
Степан Иванович Шешковский заведывал при Екатерине секретными делами и тайной полицией. Одно его имя наводило смертельный ужас
Распространившийся слух о том, что граф Калиостро был удостоен высочайшей беседы в китайской пагоде на даче обер-шталмейстера Льва Александровича Нарышкина «Левенталь», вновь и на высочайшую ступень возвел внимание двора и света к заграничному магику.
Если странный прием в Гатчине тонкими политиками объяснился в столь благоприятном смысле для Калиостро, то встреча с государыней не оставляла сомнений в успехе графа. Когда бросились расспрашивать Нарышкина, он объяснил, что свидание с государыней устроено было у него прежде всего потому, что она сама так захотела. И что за Калиостро хлопотали многие перед ее величеством; между прочим, молодой граф Бобринский, присутствуя на завтраках в баболовском «Лягушечнике», благоприятствовал магику.
