— Романист, говорите? Так вот, послушайте. Шесть раз мне угрожали смертью, требуя, чтобы я отказался от задуманного предприятия. А сколько оскорбительных посланий от этих злодеев приходило на мой адрес? Мало того, в Париже, средь бела дня, трижды покушались на мою жизнь… Поверьте, господа, как бы странно ни звучали мои слова, они гораздо тусклее и бесцветнее действительности. Я твердо убежден в правоте. Повторяю: отныне мое состояние, моя жизнь и честь поставлены на карту ради триумфа этой идеи. И свет для меня воссияет лишь тогда, господа, когда последний пират будет повешен на рее грот-мачты моего корабля, а парижане увидят, как голова руководителя преступной ассоциации упадет в корзину!..
— Да что с вами! Разве теперь есть пираты? — произнес один из скептиков. — Да и откуда им взяться? Боже праведный!..
— Остается только, как во время войны, вооружить пассажирские пароходы и торговые суда.
— Господа, я все сказал. Министерство морского флота умеет считать деньги. Идеи пустых мечтателей и искателей сокровищ просеиваются сквозь сито разума. И если бы адмирал М. не поверил мне, то не назначил бы меня командиром крейсера четвертого класса, вооруженного четырьмя орудиями калибра восемнадцать сантиметров и одним двадцатисемисантиметровым… с поворачивающимся лафетом и броневой защитой фирмы Крезо. Начало похода — через шесть недель.
Мне даны неограниченные полномочия. Экипаж я составил из канониров и стрелков — мастеров своего дела. Машина великолепная, а судно бронированное. Полагаю, крейсер-охотник «Эклер» и его командир де Вальпре заставят заговорить о себе!..
Капитан, я специально слово в слово воспроизвожу события, героем которых являетесь вы. Видите? Память мне не изменяет. Уверяю, она не изменит мне и дальше. Вы узнаете все!.. Все, не исключая имени Магистра, главных руководителей, тех, кого я называю «важными лицами», а также местоположения штаб-квартиры и филиалов.
Возвращаюсь к исповеди. Она будет полной.
Вы прекрасно знаете графа де Жаверси, величественного старца, обладателя многих миллионов, чьи порядочность, великодушие и глубокий ум признаны всеми. И вы часто жали его «верную» руку.
В тот день, когда вы кончили говорить, он исчез, подав незаметный знак кое-кому из собеседников.
Пара слов о графе Жаверси. Вы познакомились с ним, когда он был уже богат. Я же видел его обыкновенным стариком, который не мог выплатить свой карточный долг в пять луи.
Обладателем колоссального состояния граф стал внезапно, когда все его коммерческие начинания разом увенчались успехом.
Он приобрел роскошную виллу в Трувиле[369], построил в Сен-Жерменском предместье Парижа загородную дачу, которой бы позавидовал любой принц и которую могла бы создать лишь фантазия настоящего богача. Наконец, особняк, возведенный им в парке Монсо, стал одним из чудес Парижа.
Палата города Сент-Этьен, улицы которого Жаверси вымостил, не торгуясь, удостоила его графского титула. Этот человек, обязанный всем только себе, очутился на гребне мечты. Благодаря высокому положению в финансовом мире он смог окружить себя лучшими представителями интеллектуальной и аристократической элиты.
День роскошного бала стал для него вершиной жизни, исполнением самых заветных желаний. Вчерашний пролетарий, сегодняшний парвеню[370] с нелепой фамилией Гейярден[371], собирался взять в зятья последнего отпрыска одной из древнейших бретонских[372] фамилий. Разве его единственная дочь — не ваша невеста, капитан?..
Но заглянем на второй этаж графского особняка. Вам многое станет ясно.
Огромное помещение за двойными дверьми. Посередине большой стол, заваленный морскими картами, испещренными красными и синими пометками, вперемешку с торговыми гроссбухами, раскрытыми и лежащими друг на друге. И еще груды досье, перевязанных красными ленточками, точно нотариальные акты. Они пестрят странными значками и символами, понятными только посвященным.
Мне кажется, я опять очутился там. Мощный американец из Пенсильвании[373], достопочтенный Холидей, покупающий кожи и продающий керосин, ставший в Париже притчей во языцех, облокотился о стол. Рядом — сэр Флиндерс, богатый австралийский скваттер[374], бывший капитан индийской армии.
По другую сторону стола — сеньор дон Педро Юнко, человек, все время споривший с вами во время бала, богатый бразилец, постоянно переговаривающийся с русским князем Дурским; этот красивый старик, подданный царя, во время Крымской войны[375] командовал морским подразделением. На торце стола, повернувшись спиной к двери, ваш покорный слуга курит сигару. Наконец, человек лет тридцати по имени Венсан, секретарь графа.
На малочисленном собрании председательствует немного встревоженный граф де Жаверси. Некоторое время он собирается с мыслями. Наконец медленно поднимается и произносит единственную фразу:
— Господа, Совет Ордена открывает заседание.
Простые слова заставляют остальных пятерых трепетать, с тревогой смотреть на графа.
— Однако, граф, — говорит князь Дурской, — нас тут только пятеро; а Совет состоит из восьми членов, причем устав диктует…
— Сейчас нет времени на пустые формальности. Наши таинства хороши для нижестоящих, воображающих, что выполняют важные политические, социальные или даже религиозные задачи, будучи всего лишь винтиками «великого дела».
— Верно сказано. Наш дух давно освободился от человеческих слабостей, поднялся над пошлыми мелочами, терроризирующими слабые души. У нас есть только Магистр, Орден и его устав. Мы — рабы абстрактной идеи, но зато — властелины мира.
— Господа. Вы сегодня такие же, как всегда: активные, энергичные, лишенные предрассудков, невероятно богатые. Вы хотите сохранить богатство и почет, являющиеся плодом всех наших усилий?
— Да!.. Да!..
— Тогда за работу! Время не ждет. У нас появился неумолимый, сильный враг, и его поддерживает правительство. Он бросает нам вызов, не зная, кто мы. Вы слушали его сегодня вечером. Он знает больше, чем сказал. Нет ли среди нас предателя, через которого происходит утечка информации?
Глухой ропот, сопровождаемый энергичными жестами отрицания, был единственным ответом каждого из пятерых.
— Однако враг — ваш будущий зять, — проговорил достопочтенный Холидей. — Что вы на это скажете?
— Надо, чтобы этот человек исчез!.. — пробормотал дон Педро Юнко, и его черные глаза внезапно вспыхнули.
— Полегче, сеньор, полегче, — ответил Магистр. — Знаю, рука у вас твердая и умелая, как у лучшего из хирургов. Доказательство — ниспосланная Провидением[376] кончина идиота Томаса, которого вы немножечко «самоубили» в Бремене. Поступок благоразумный, хотя смерть, конечно, не компенсировала ущерб, принесенный его небрежностью.
