— Должна признаться, в тот день, когда мы вытащили тебя из придорожной канавы, мне и в голову не могло прийти, что все закончится таким вот образом.
— Я умею хранить молчание.
В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату ворвалась запыхавшаяся Эмили. Глаза наши встретились, и сердце мое переполнилось счастьем. Она посмотрела на лежащего на полу герцога. Потом на стоящую над ним Анну. Потом снова на меня. Взгляд ее скользнул ниже, к кровавому пятну.
— Ты ранен! — охнула Эмили.
— Надеюсь, с твоей помощью я, как всегда, быстро поправлюсь. Боже, Эмили, ты не представляешь, как я рад тебя видеть.
— Представляю, — сказала она и бросилась в мои объятия.
Я подхватил ее, поднял и сжал так крепко, как только мог. Я целовал ее снова и снова, с надеждой и благодарностью. Впервые по-настоящему сознавая, что она — моя.
Глаза мои наполнились слезами при мысли о том, сколько всего случилось с тех пор, как я покинул Вилль-дю-Пер. Сколько людей умерло. Они все остались в моей памяти.
— У меня ничего нет. Ни единого денье в кармане. Почему же я чувствую себя самым счастливым человеком во всем мире?
Эмили взяла меня за руку.
— Потому что ты свободен.
Первыми, на следующее утро, ушли лангедокцы. В их краях, сказал мне Бык, есть такая пословица: какой смысл ходить вокруг бочки с вином, если гулянка кончилась.
На рассвете его люди собрались у главных ворот, прихватив несколько мешков с зерном, десяток поросят да пару дюжин кур. Я вышел попрощаться.
— Вам бы стоило задержаться. Анна обещала расплатиться по всем долгам. Вы заслужили большего.
— Большего? — фыркнул Бык. — Мы же земледельцы. Что еще нам надо? Если вернемся с повозками, груженными золотыми кубками, то наши там примут их за ночные горшки.
— Что ж, в таком случае… — Я похлопал его по плечу и убрал за спину большое золотое блюдо с выгравированным гербом Стефена, которое собирался отдать на память. — В таком случае тебе и это ни к чему.
Бык оглянулся и, выхватив у меня блюдо, сунул его в седельную сумку.
— Наверное, все-таки придется поучить их хорошим манерам, — усмехнулся он.
Я обнял его и похлопал по широкой спине.
— Захочется вернуть копье — зови нас.
Бык подмигнул, шлепнул коня по крупу и махнул рукой.
Я смотрел им вслед, пока последний не скрылся за городскими воротами. Похороны Стефена должны были пройти позднее. Других дел здесь у меня не осталось.
Народу в соборе, когда туда принесли гроб, собралось мало. Посторонний, загляни он туда, ни за что бы не поверил, что хоронят герцога, павшего в битве. Присутствовали только Анна, их сын, Эмили и я. Да еще епископ.
Гроб внесли в крипту, устроенную в глубине замка, и поместили в мраморный саркофаг. Там, в темном, мрачном и узком закутке, лежали останки последних епископов и членов правящей семьи. Воздуха не хватало, и факел едва горел.
Вся церемония прошла скромно и быстро. Да и о чем говорить?
О том, что Стефен забыл о чести и достоинстве, предавшись жадности и властолюбию? О том, что он оскорблял жену и не занимался сыном? О том, что в поисках добычи грабил Святую землю?
Епископ Боре, тот самый, что отлучил нас от церкви, прочитал полушепотом короткую молитву. Эмили держала меня за руку. Когда все закончилось, Анна склонилась над гробом и запечатлела на щеке супруга сухой, бесстрастный поцелуй.
Прозвучало последнее «прости». Анна вывела сына из крипты, епископ медленно двинулся за ней.
— Оставь меня ненадолго, — сказал я Эмили.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Хочу сказать кое-что от жены и сына.
Эмили кивнула и вышла. Мы остались одни. Стефен и я.
Я смотрел на глубоко посаженные глаза. На крючковатый, ястребиный нос.
— Если и был в этом мире ублюдок, так это ты. Покойся ж в аду, свинья.
Я опустил крышку гроба.
В руке у меня было священное копье. Глядя на него, я вспоминал всех, чью жизнь оно так или иначе изменило. Может быть, подумал я, когда-нибудь, через много лет, кто-нибудь снова найдет его. В другое время. Когда люди смогут отнестись к нему иначе. Когда оно действительно будет восприниматься как нечто чудесное. Когда оно приблизит их к Богу.
Ты было чертовски хорошим посохом. Я улыбнулся. Но как реликвия принесло не покой и мир, а раздоры и кровь.
Я положил копье в саркофаг, задвинул тяжелую крышку и отвернулся.
Вернулся служитель. Я кивнул, и он занялся своим делом. Мне же оставалось только попрощаться. С Софи, Филиппом и турком, пощадившим меня в Антиохии.
Саркофаг запечатали и задвинули в сделанный в стене проем. Потом заложили камнем. Замазали трещины раствором.
Там оно будет лежать вечно.
Или пока не понадобится снова.
В церкви звонили колокола.
Едва я вышел из крипты, как ко мне подбежала явно взволнованная чем-то Эмили.
— У нас гости, Хью! Архиепископ Велло уже у ворот.
— Велло?
Имя ничего мне не говорило.
— Да. Из Парижа.
Париж! Я не знал, что означает его приезд, чего от него ожидать, хорошего или плохого. Нас отлучили от церкви. Если архиепископ подтвердит отлучение, то получится, что мы сражались понапрасну. И что бы там ни говорила Анна, какие бы обещания ни давала, без церкви мы превращались в изгоев.
Я проковылял во двор. Анна и епископ Бартельм стояли неподалеку, готовясь встречать высокого гостя. Поодаль столпились мои люди, среди которых я заметил Одо, Жоржа, Альфонса и отца Лео.
К нам пожаловал сам архиепископ Парижский!
Решетку наконец подняли, и во двор въехала колонна солдат в красных накидках. За ними вкатилась коляска, запряженная шестеркой лошадей. На ее дверце был нарисован римский крест, знак Святейшего престола.
Эмили сжала мою руку.
— У меня хорошее предчувствие, — прошептала она.
К сожалению, я не мог сказать того же о себе.
Соскочивший с коня командир стражи поставил к дверце кареты табурет, и из нее вышли два священника в красных шапочках. Вслед за ними появился и сам архиепископ, лет шестидесяти, с редкими седыми волосами, в красной сутане и с большим золотым крестом на шее.
— Ваше преосвященство! — воскликнул Бартельм и вместе со своими священниками преклонил колено. Остальные последовали его примеру, хотя и с меньшим энтузиазмом. — Такая большая честь. Надеюсь, путешествие не было слишком утомительным.
— Не было бы, — сухо ответил архиепископ, — если бы мы по вашему совету не заехали сначала в Трейль, где ожидали увидеть «еретиков и воров», а обнаружили покой и порядок. И, что примечательно, не нашли сеньора. Мне сообщили, что здесь произошло некое сражение.
