— Пошли туда! — воскликнул Манфред.
— Я пойду впереди, — вызвался Флёриаль, — я знаю эти покои.
Когда перед ними явился, выступив из тьмы, силуэт огромного дворца, они невольно сбились в кучу. Через несколько минут они уже неслись вверх по лестницам.
Вдруг Трибуле поднял руку и остановил их.
— Там! — крикнул он громко, уже ничего не остерегаясь.
Он указал на широкий коридор с запертой дверью в конце — дверью королевских покоев.
Две секунды спустя они уже были у этой двери. Рагастен распахнул ее. За дверью была передняя.
В передней Монтгомери тихонько беседовал с тремя офицерами. На скамьях дремали четыре лакея, а в глубине, перед дверью, стояли два огромных алебардщика.
Рагастен увидел все это сразу, как только открыл дверь. Его товарищи ворвались за ним. Он закрыл дверь и встал перед ней.
— Тревога, тревога! — закричал Монтгомери.
Ворвавшиеся остановились во мгновение ока, подобные кабанам, выбирающим, какой собаке вспороть брюхо.
Первым же ударом кинжала Мадлен уложила одного огромного алебардщика, а после схватилась с другим.
Манфред и Лантене набросились на трех офицеров.
Те обнажили шпаги, но Манфред с Лантене своих вытаскивать не стали, а кинулись вперед с кинжалами в руках. Через две секунды они сами были в крови от полученных ран, но три тела на полу корчились в агонии.
Тут же расхохоталась Мадлен Феррон: проскользнув под алебардой, она ударом кинжала вспорола великану живот.
Четверо обезумевших от ужаса слуг, стоя на коленях, протянули руки к Спадакппе. Тот связал их.
Монтгомери же, крикнувший «Тревога!», как только открылась дверь, попытался вырваться наружу. У двери он столкнулся с Рагастеном.
— Дорогу! — прокричал капитан.
В этот миг он почувствовал на спине какую-то тяжесть. Это Трибуле прыгнул на него и, весь бледный, весь потный, растянув рот в боевом хохоте, произнес:
— Ваш покорный слуга, господин де Монтгомери!
Он всеми десятью пальцами впился капитану в горло. Тот повалился — то ли мертвый, то ли просто без чувств.
— Помогите! Помогите!
Это жалобный девичий крик прорезал ночь. Все кинулись к двери.
— Матушка, матушка, помогите!
— Да замолчи ты!
Крик ужаса чередовался с хриплым рыком припадочного.
Шестеро товарищей расчистили себе дорогу, но наткнулись на дверь.
Раздались вопли отчаянного бешенства:
— Заперта! Проклятье! Заперта!
— На помощь, Манфред! Ко мне, любимый!
В стоне Жилет было нечто трагическое: такие голоса звучат иногда во сне; он словно исходил из эмпирея ужаса…
Манфред таранил дверь плечом, колотил кулаком…
При каждом ударе из его груди вырывался звериный храп.
— На помощь! Помоги, Манфред!
В эту минуту она забыла мать, отца — всех: один любимый мог ее спасти!
Шум свирепой борьбы за дверью затихал. Это был уже крик агонии. И вот прозвучал победный рык хищника, настигшего добычу — короля, который ничего не слышал:
— Не помогут! Ты моя!
— Скамья! — крикнул вдруг Рагастен.
Все шестеро подскочили к огромной дубовой скамье, тяжелой и длинной.
Какой невероятной силой они подняли и понесли эту катапульту, которая первым же ударом с грохотом высадила тяжелую дверь?
И все шестеро, не разбирая дороги, в крови, не похожие даже на людей, ворвались в опочивальню.
Жилет стояла за грудой кресел и еще отбивалась…
В тот же миг Манфред был рядом с ней!
Она улыбнулась самозабвенно, горделиво, нечеловечески радостно и в блаженстве закрыла глаза: ей стало спокойно…
Он же схватил ее, взвалил, кряхтя, на плечо (для чувств было еще не время), одной рукой придерживал, в другой потрясал кинжалом. Король, опешив, остолбенев от несказанного изумления, звал подмогу: ему казалось, что очень громко, на деле же чуть слышно.
Манфред бросился в переднюю. Остальные бегом окружили его. Из передней они кинулись в коридор. Теперь они услышали новые крики.
— Это у государя! — кричали голоса.
Появились пять, десять, двадцать придворных, по большей части полуодетых. Шестеро пошли прямо на них. Впереди шел Рагастен. Его тяжелая шпага отсвечивала в полумраке коридора. Он рубил ею, словно плетью хлестал; шпага в его руке свистела; раздавались грозные клики…
И на дюжину шагов в коридоре, до самой лестницы в парк, остался кровавый след.
Все шестеро были ранены. Но на их пути лежали трупы. За ними громыхал безумный рык короля, отошедшего от столбняка:
— Держи! Держи! Убью!
С этим рыком бледный Франциск догонял их с кинжалом в руке.
Когда он выбежал на лестницу, его глазам явилось такое зрелище: Манфред бешено несется вниз по лестнице. Жилет у него на плече. Вокруг них четверо — не люди, а демоны.
А толпа придворных, сквозь которую они пронеслись, как пушечное ядро, теперь с воплями прыгает вокруг одного-единственного существа на верхней ступеньке, которое продолжает бой, нечеловечески вращая шпагой, и смеется еще более нечеловеческим хохотом!
— Трибуле! Трибуле! Трибуле!
Этот троекратный вопль вскипел на устах Франциска I — вопль суеверного ужаса, старой ненависти и свирепой радости.
— Трибуле! — заорала и беснующаяся толпа придворных. Спросонья в этом имени послышалась труба Страшного суда…
Как?! Трибуле жив! Как! Его труп вышел из Бастилии, где, точно знал король, он сгнил в одном из подземелий! Наваждение? Морок?
— Трибуле! — громко крикнул шут. — Да, Трибуле! Трибуле, государь! Трибуле, мои судари! Здравствуйте, Ваше Величество! Здравствуй, падаль! Пошли прочь, собаки! Берегитесь шута — он с хлыстом!
XXXIX. О шуте французского короля
С бешеным криком толпа накинулась на Трибуле. Десять шпаг одновременно направились на него. Одна ранила его в лоб, другая — в плечо.
Он отступил на две ступеньки вниз, прикрываясь широким мулине — неодолимым сверкающим барьером для нападавших. Стеснившись, сжавшись, толкаясь, они мешали друг другу, а он один заполнял всю ширину лестницы непрестанным блеском и свистом тяжелой рапиры.
Это было решение, дерзкое до безумия. Трибуле это знал. Он должен был погибнуть! Да! Погибнуть без сил, раздавленный, пронзенный множеством ударов… Но товарищи его успеют унести Жилет в безопасное место.
Он медленно спускался, ступень за ступенью. Минуты две-три уже были выиграны. Он продолжал держаться и насмешливым, едким, пронзительным голосом бичевал нападавших:
— Это вы, господин Бриссак? Вы по-прежнему первый рогоносец Франции? А, милейший маркиз де Флери! Как поживала ваша любезная сестрица после того, как государь ее обрюхатил? Не спешите так, господин де Се! Дофин, которому вы уже пять лет даете жену напрокат, будет очень тревожиться!
