Он тоже захотел удивить девочку.
И хотя мадам Канада исключила из программы его выступление, чтобы не испугать (Королеву-Малютку, (а также, чтобы побыстрее закончить представление, ибо близился час вечерней трапезы, и запах капустного супа уже щекотал ноздри артистов), Саладен, сбросив куртку и натянув усыпанный блестками кафтан, устремился на сцену, потрясая саблей.
Он был излишне худ, но прекрасно сложен; густые темные кудри, падавшие на лоб, подчеркивали мраморную бледность его лица.
Фрелюш считала, что он чудо как хорош.
Уверенный в себе, он вышел на подмостки и с видом победителя засунул кончик сабли себе в глотку.
Но Королева-Малютка, пронзительно вскрикнув, закрыла лицо руками и заплакала:
– Ой, какое страшилище! Я не хочу на него смотреть! Мамочка, уведи меня отсюда!
Саладен замер. Взгляд, брошенный им на малышку, был совсем не детским.
– Эй, застряло, горе-глотатель? – закричал один из сорванцов.
Кумушки, опекунши мальчишки мясника, заверещали:
– А ну, давай, глотай свой ножик для капусты, дядя! Не трусь!
– Всем известно, – громко заметил офицер, – что все эти шпаги и кривые сабли для глотания сделаны из каучука.
Саладен потрясал своим мечом, тщетно пытаясь доказать, что он выкован из настоящего железа. Его бледные щеки напоминали щеки покойника.
– Уйдем, мама, уйдем! – со слезами умоляла Королева-Малютка, – он меня пугает!
Мрачный персонаж, прозванный Эшалотом «плантатором из заморских владений Франции», величественным жестом приказал:
– Довольно!
– Да проглоти ты ее, наконец, Барабас! – промяукал мальчишка мясник.
– Глотай! – закричали крестьянки.
– Не глотай! – раздался из-за кулис голос мадам Канады.
– Он проглотит!
– Нет, не проглотит!
– Оранжад, лимонад, пиво!
Пока перепуганная Королева-Малютка прятала лицо на груди матери, насмешливые выкрики слились в единый громовой хохот, мгновенно перекинувшийся из зала на сцену. Зрители и артисты корчились, глядя на застывшего Саладена, позеленевшего от стыда и ярости.
Смеялись долго.
Саладен закрыл глаза; когда же он вновь открыл их, они были налиты кровью, словно глаза хищной птицы.
Смерив взглядом публику, а затем Королеву-Малютку, он бежал за кулисы, преследуемый безудержным смехом, которому предстояло оказать роковое влияние на три человеческие судьбы.
– Вечно ты упрямишься, молокосос, – бросила мадам Канада Саладену, который, нахмурив брови и понурив голову, возвращался за кулисы. – Шпагоглотание, – назидательно добавил Симилор, – это искусство, ценившееся нашими дедушками; демонстрируя его сегодня, ты рискуешь оказаться в положении давно забытого трубадура.
– Опять ты за свое, Амедей! – воскликнул сердобольный Эшалот. – Ты ни разу не сказал мальчику доброго слова. Конечно, он был не прав, выйдя на сцену без разрешения мадам Канады, нашего бесспорного авторитета, но что касается таланта, то немного найдется на ярмарке артистов, которые были бы так щедро одарены Провидением, да еще имели бы столь разностороннее образование!
Круглые глаза Саладена злобно и презрительно взирали как на нападавших, так и на защитников. Затем подросток надел свою куртку, зажег трубку и, не говоря ни слова, пошел прочь.
Выйдя на улицу, он двинулся вокруг балагана, пока не наткнулся на широкую щель между досками. Прильнув к ней, он принялся разглядывать Королеву-Малютку. Начавшийся дождь не заставил его прервать это занятие.
– Ах, так! – произнес он через несколько минут, – значит, я страшилище… Гадкая маленькая кукла! Я, видите ли, ее путаю! А теперь, когда я ушел, она смеется! Прекрасно.
Тем временем представление окончилось. Честно говоря, оно стоило больше, чем два су. Кларнет Колонь сыграл роль великана, горбун Атлант успешно, справился с ролью клоуна, а мадам Канада исполнила акробатический этюд. Все завершилось показом китайских теней, изображавших гидравлические машины.
Когда Лили уводила восторженную Королеву-Малютку из балагана, дождь лил как из ведра. «Плантатор из заморских владений Франции» наверняка собирался предложить ей свои услуги, но его опередили.
– Вам нужен фиакр, прекрасная дама? – почтительно спросил возникший рядом юноша в куртке, вежливо приподнимая свой фригийский колпак.
Бросив отчаянный взор на очаровательное платьице Королевы-Малютки, Лили сказала:
– Конечно, не помешал бы.
Мальчик мгновенно метнулся к выходу; это был интриган Саладен.
Через две минуты он появился вместе с фиакром.
Лили поблагодарила его и села в экипаж. Королева-Малютка улыбнулась ему из окошка.
– Куда ехать? – спросил Саладен.
– Улица Лакюе, 5, площадь Мазас.
Саладен повторил кучеру:
– Улица Лакюе, 5, площадь Мазас.
В задумчивости он возвратился в балаган, где мадам Канада уже водрузила на козлы старую дверь.
Это был стол, куда поместили кастрюлю с капустным супом.
Все сели: начальница и ее штаб на стулья, а остальные как придется, кто на землю, кто на барабан, кто на четыре бутылки, накрытые куском фанеры.
Каждый получил по доброй тарелке супа.
Суп являл собой ежедневную трапезу, которую дирекция обязывалась предоставлять артистам.
Трапеза состояла из единственного блюда, но каждый пансионер имел неотъемлемое право на любой десерт, в зависимости от своих сбережений.
Так, горбун грыз пряники, купленные рано утром за два су на улице Севр, где, как известно, они особенно хороши, а, главное, дешевы; Колонь набивал рот хлебом, отламывая здоровенные куски от ковриги, намазанной тонким слоем масла, а мадемуазель Фрелюш ела огромную сдобную булку, закусывая ее сырой луковицей.
Женский вкус всегда отличает особая изысканность.
Штаб, состоящий из мадам Канады, Эшалота, Симилора и Саладена, на которого смотрели как на возможного наследника заведения, был приглашен разделить остатки со дна котелка, а именно: маленький кусочек сала, четыре бараньих хвоста, одну колбаску и капусту.
У Симилора, натуры блистательной, но эгоистичной, имелась бутылочка винца из Виши. Он не предложил ее никому. Эшалот, напротив, имея бутылку сидра за четыре су, налил его мадам Канаде, а затем Саладену, который даже не поблагодарил его.
Французский Гидравлический театр был заведением состоятельным. Кроме балагана из изъеденных червями досок, превосходно пропускавших ветер и снег, в нем имелись колченогие скамьи, тамтам, большой барабан, кларнет, тромбон, китайские тени, немного мебели, шпаги Саладена и канат мадемуазель Фрелюш. Еще был огромный фургон, своего рода дом на колесах; в него загружалось все хозяйство и впрягалась тощая кляча. Клячу звали Сапажу.
