не оборотень. Хотя бабушка рассказывала мне, что в здешних краях люди издревле смешивали свою кровь с лисами, – она приязненно улыбнулась, обнажив красивые жемчужные зубки. – Вы могли видеть в долине светловолосых крестьян. Суеверия это или нет, но такова уж порода местных людей. А может быть, у нас в роду и впрямь были лисицы.
Заслушавшийся плавными перекатами её голоса Хосиро наконец пришёл в себя и разлепил губы.
– Прошу прощения за свою невоспитанность, учтивая госпожа. Меня зовут Хосиро Хосокава. Я охотился в этих землях. И я заблудился.
Женщина улыбнулась ещё шире. На её щеках появились прелестные ямочки.
– И на кого же вы охотились в нашей глуши, благородный господин Хосокава? Я вижу, что вы ранены, – в светлых глазах мелькнула тень беспокойства.
– Я охотился на кицунэ, моя госпожа. Это не просто суеверия. Вчера я убил оборотня. А потом перевал засыпало лавиной. С вашего позволения, я попросил бы у вас ночлега и горячей еды, чтобы набраться сил и завтра продолжить свой путь. Я хочу обогнуть эту гору и попробовать спуститься вниз с той стороны.
– Нет там никакого спуска, – с загадочной грустью в голосе молвила хозяйка. – Одни лишь отвесные утёсы и непроходимые ущелья. Вы не выберетесь отсюда таким путем. Нужно ждать весны, когда снег на перевале растает, и связь с долиной восстановится.
Женщина развернулась и пошла обратно в дом. В дверном проёме она остановилась, полуобернулась к Хосиро, из-под века блеснуло.
– Меня зовут Азуми. Я здесь живу совсем одна. Пойдёмте, я обработаю ваши раны.
Она скрылась в глубине комнаты. Чуть постояв на морозном воздухе, Хосиро последовал за ней.
*****
Сон у Хосиро всегда был чутким. Особенно это обострялось, когда ему приходилось впервые ночевать в незнакомых местах. Не раз свойство это спасало воину жизнь ещё во время службы у клана Тайра, да и потом – во время охоты на демонов. Вот и сейчас, самым краешком своих отточенных подобно боевому мечу чувств он услышал едва скрипнувшую половицу. Сон мигом слетел. Хосиро подобрался. Рука сама метнулась к тати, лежавшему рядом. Тихий голос из полумрака остановил его.
– Это нам не понадобится, Хосиро.
В полосу голубого лунного света, проникающего в комнату из-под потолка, ступила Азуми. На щеках тенями лежал румянец, а губки были чувственно приоткрыты. Кимоно на груди мерно вздымалось от тяжёлого дыхания. Хосиро убрал руку с меча и приподнялся на ложе.
– Азуми-сан, вы были очень добры ко мне, но мне неудобно своим присутствием в вашем гостеприимном доме подвергать вашу репутацию…
Шёлковое кимоно бесшумно соскользнуло с женских плеч, обнажив молочную кожу, тонкую талию и два миниатюрных холмика грудей с налившимися вишнёвым соком ягодками сосков. В два шага она порывисто преодолела расстояние между ними, присела рядом и жадно прильнула к его губам. Недоговорённая фраза Хосиро утонула в пьянящем аромате её горячего дыхания. Комната поплыла разноцветными кругами. Оторвавшись от поцелуя, она медленно раскрыла веки и томно прошептала:
– Ни слова. Не сейчас. Прошу.
А Хосиро и не мог произнести ничего. В этот момент он не поручился бы за то, что вообще помнит человеческую речь. Он лишь мог смотреть в отражение лунного света в её зрачках, и тонуть, тонуть, тонуть…
Азуми прижала голову охотника к своей груди. От неё пахло жасмином и горным ручьём. Хосиро обнял её за плечи и нежно уложил на постель, нависнув сверху. Рыжее золото волос рассыпалось по простыни. В глазах женщины призывно сияла луна. Он не заставил Азуми долго ждать. Мир вокруг растворился в белом и голубом. Только запах жасмина, доходящий до его чувств откуда-то извне, напоминал о том, что всё происходит на самом деле. Время исчезло.
Реальность вернула его к жизни красным поцелуем солнечного зайчика на внутренней стороне века. Хосиро нехотя раскрыл глаза. Он лежал в постели один, но приятная ломота во всём теле подсказывала, что ночной визит ему не приснился. Охотник встал, выглянул на улицу. Была уже середина дня. Долго же он провалялся. Нужно объясниться с Азуми и решить, что делать дальше.
Выйдя во двор, он увидел её. Азуми снимала с бельевой верёвки его одежды. В чёрном кимоно, скрывающем соблазнительные формы тела, она была даже красивее, чем минувшей ночью. Огненные волосы были уложены в пучок, открыв взору Хосиро бархат её шеи. Ему вдруг неудержимо захотелось прильнуть к ней. Кровь в венах запульсировала с новой силой.
– Азуми-сан, – проговорил он, – мне нужно идти.
Сказано это было полувопросительным тоном. Азуми повернулась. Скользнула быстрым взглядом по его обнажённому телу. Уголки губ тронула улыбка.
– Не нужно. Я приготовила нам суп с мисо. Идём, пообедаем.
*****
Зимние дни тянулись вереницей. Кто-то сказал бы, что быт их маленького мира был однообразен и сир, но только не для Хосиро. Он никогда ранее не чувствовал себя более счастливым. Пока над горой светило солнце, он либо колол дрова для очага, либо упражнялся с мечом. Азуми хлопотала по хозяйству, лишь иногда уходя на несколько часов к водопаду, чтобы набрать кристально чистой воды из горного источника. Поначалу Хосиро пытался убедить любимую, что воду будет носить он, но та твёрдо настояла на своём. В её роду на водопад всегда ходили женщины, сказала она, и эта традиция – священна. В конце концов Хосиро не стал спорить. Когда она начинала говорить, тихий рокот её голоса обезоруживал его. Традиция так традиция. Всё, чего он добился – чтобы она брала с собой не слишком тяжёлые кадушки.
Когда становилось темно, наступала пора высшего блаженства. Они любили друг друга каждую ночь, неделями подряд, затем месяцами. Любили жадно, словно в последний раз. Иногда яростно и грубо – и после таких ночей плечи и спина Хосиро оказывались глубоко исцарапанными. Но чаще – ласково и бережно, будто пробуя на вкус изысканное яство. Хосиро привык засыпать с головкой Азуми на своей взмокшей груди, укрываясь одеялом её огненных волос. Он знал, что не покинет этот дом и весной, когда снег сойдёт с перевала. Теперь он нашёл своё место в мире. А ёкаи? Пусть о них позаботятся другие оммёдзи. Те, которым нечего терять.
На третьей неделе пребывания Хосиро в этом блаженном краю Азуми принесла ему радостную весть. Их любовь даст начало новой жизни, сказала она. Еще несколько дней Хосиро ходил, словно пьяный. Он не мог поверить своему счастью. Возможно, боги отблагодарили его за многолетнюю верную службу во благо человеческому роду? Теперь он любил её только бережно, не допуская грубых и нетерпеливых телодвижений. Хотя в её влажных глазах во время соития иногда мелькала бесовщинка, Хосиро не давал волю страсти. Нужно было быть осторожным, чтобы во хмелю любви как-то не повредить плод. Азуми в такие
